Краткое содержание «Жизнь и судьба» (В.С. Гроссман)

«Жизнь и судьба» Василия Гроссмана – это не просто роман о войне. Это эпическое полотно, в котором сплетены личные трагедии, судьбы целых семей, история целого народа и отражение трагической эпохи. «Жизнь евреев при фашизме была ужасна, а евреи не были ни святыми, ни злодеями, они были людьми» – одна из главных цитат произведения. Гроссман создал исторический документ и глубокую философскую медитацию о смысле жизни, о добре и зле, о любви и смерти. Автор не идеализирует своих персонажей: показывает их со всеми слабостями и противоречиями, их человечность и способность к сопереживанию и самопожертвованию. Сегодня Многомудрый Литрекон прочитал роман «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана и подготовил для любимых читателей краткий пересказ. Обязательно прочитайте книгу целиком и узнайте сюжет во всех подробностях. Приятного просвещения!

Часть 1. Глава 1

Вокруг был туман, мокрый асфальт и атмосфера лагеря. Шёл товарный поезд, а параллельно ему колонна грузовиков. Раздался сигнал – навстречу идёт другой состав, который сразу был узнан машинистом: «Цуккер идёт». 

Немного подождав, машинист решил двигаться продолжительней, поскольку их подают к главной разгрузочной площадке.

Часть 1. Глава 2

Мостовской Михаил Сидорович, будучи в немецком лагере, использовал свои знания в иностранных языках, общаясь с представителями 56 народов и самых разных профессий. Не все друг друга понимали, конечно, но объединяли их одна судьба и одно прекрасное прошлое.

«В судьбе лагерных людей сходство рождалось из различия»

Появился новый тип лагерей: в нём были заключены те, кто не совершал никаких преступлений. Они просто не в той компании высказали критику. Или саботировали работу, цели которой шли во благо войны. Или ещё что-то незначительное. Такой лагерь появился благодаря национал-социализму, и каждый из них был похож на отдельный город. Внутри за порядком следили сами же заключённые.

Часть 1. Глава 3

Михаил Сидорович был задержан неподалёку от Сталинграда немцами. С ним были Агриппина Павловна (её быстро отпустили), водитель Семёнов (его в итоге присоединили к пленным) и военный врач Левинтон. Последнюю сначала везли с Мостовским, а затем куда-то забрали. Больше герой её не видел, но лицо женщины запомнил навсегда. 

В Берлин Мостовский не попал – его миновали и поехали сразу в лагерь

Часть 1. Глава 4

В лагере с Михаилом Сидоровичем был испанец Андреа, который через знакомого узнал про записку, упоминавшую некого русского старика, и итальянский священник Гарди, которого все прозвали папаша Падре. Не стыдились солдаты обсуждать личную жизнь последнего, вернее, его обет безбрачия. Сам же священник по ночам молился; советских людей за безбожие не укорял и сам любил спрашивать, как же поживает Советская Россия.

Были и другие личности: русские, в том числе генерал Гудзь и комиссар Осипов, некий Иконников-Морж, которого прозвали «стариком-парашютистом» и относились с жалостью из-за юродивости. Последний же не обижался и обладал завидной выносливостью ко всему. Мостовский познакомился с Иконниковым из-за того, что тот подошёл и напомнил герою о детстве, заговорив про добро; после этого они стали общаться.

Иконников-Морж не верил в бога, поскольку видел казнь двадцати тысяч евреев – был бы бог, он бы такого не допустил. Хотя многие поколения его семьи были священниками. Иконников-Морж, зная, что евреи могут пострадать, стал их прятать сам, а затем и просить знакомых помочь с укрытием. В итоге один донос на него за это – и он в лагере.

Ещё из русских был одноглазый меньшевик Чернецов, но Михаил Сидорович старался с ним не пересекаться, поскольку чувствовал, что первый настроен к нему точно недружелюбно.

Сам Мостовой чувствовал себя в этом месте уверенным и крепким. Он пользовался популярностью.

Часть 1. Главы 5 и 6

В особом бараке и в отдельном блоке жил полковник из Америки, который любил общаться с военнопленными из России, обсуждая с ними неудачи немцев. О нём, через шведского короля, интересовался как-то даже сам Рузвельт. Этот полковник общался с ними с помощью слов из разных языков, коверкая их, улыбками и похлопываниями по плечу. 

Если говорить о разговорах вообще, то все 56 народов, живущих в лагере, почти что создали свой внутренний язык, в котором были и русские слова, например, «доходяга» (почти что умерший человек), и немецкие неологизмы, и всякие другие. Кто-то, конечно же, имел проблемы с коммуникацией, даже советские люди между собой, из-за чего и ругались.

«В этом мычании немых и в речах слепых, в этом густом смешении людей, объединенных ужасом, надеждой и горем, в непонимании, ненависти людей, говорящих на одном языке, трагически выражалось одно из бедствий двадцатого века»

Военнопленные из России стали вести ещё более унылые разговоры в день, когда выпал снег – это напомнило им о Родине. Мостовой пытался подбадривать их, говоря, что дело Ленина живёт, а, значит, удастся победить немцев и нацизм в целом. 

Часть 1. Главы 7, 8 и 9

Чуйков, Крылов и Гуров, командование 62-й армии, сидели в ожидании связи с частями. Они были оторваны от войск и не знали, чем себя занять. Находились они вблизи Сталинграда; обменивались сплетнями. 

К ночи налёты немцев прекратились, поэтому подоспели командующий артиллерией Пожарский и инженерный генерал Ткаченко с командиром Гуртьевым и подполковником Батюком. Они сразу же доложили, что всё это время происходило. Для защитников Сталинграда настали самые сложные дни, а инициатива была в руках нацистов.

Крылов лёг спать очень поздно, выкурив перед этим десятки папирос. Сон был неспокойным: снилась война, Севастополь, Новороссийск… Раздался крик. Всё вокруг было в огне. Немцам удалось поджечь нефтебаки, из-за чего горячая нефть шла по Волге, поджигая всё кругом. Все старались спастись, помогали друг другу. Крылова уже успели посчитать погибшим, но всё же его спасли люди в ватниках. Живым остался небольшой участок земли у реки, где все и расположились после случившегося. Командующие стали думать, ждёт ли их в ближайшее время наступление немцев.

Штаб Сталинградского фронта сразу же стали выяснять, что случилось и кто остался жив. Стали пытаться связаться с Чуйковым, но не выходило. Всего в ту ночь погибли сорок командиров штаба.

Часть 1. Главы 10 и 11

Новый пункт был организован Чуйковым под волжским откосом, в расположении стрелкового полка, входившего в состав дивизии Батюка. Крымов попал в новый пункт 62-й армии как раз после этого пожара и застал саперные работы. Вообще в Сталинграде умели строить жилища – у них можно поучиться, поскольку отношение было серьёзным. 

Крымов же во всех этих блиндажах вдоль Волги видел целый военный корабль. Зачем он вообще был там нужен? Для примирения некоторых командиров. К тому же он умел различать стиль отношений в каждой из воинских частей.

Тут пришло известие, что противник пробрался в один из командных пунктов. Сразу пришло поручение: взять гранаты, проверить оружие и отправляться на отражение врага. Во мгле можно было увидеть вспышки, услышать крики и стоны. Сложно со стороны оценить ощущение продолжительности боя, но победивших и проигравших всегда видно лучше. Немцы были смяты.

Часть 1. Глава 12

Так и прошла та ночь. Настал новый день. Война продолжалась. Утром командиры обсуждали произошедшее и последние новости.

Крымов проснулся. Он вспомнил о Жене, которая от него ушла. Стал думать о времени – прозрачной среде, в которой исчезают люди, города… но для него понимание времени было другим: «Моё время… не наше время». И быть пасынком времени – самое трудное занятие. Затем он стал думать о летней ночи. Всё это в нём пробудила музыка, звучащая в штабе. Она появилась благодаря парикмахеру Рубинчику, который умел играть на скрипке.

Часть 1. Глава 13

Ерёменко, генерал-полковник, после той ночи решил наведаться в Сталинград – к Чуйкову, желая восполнить душевную необходимость. Это решение его подбадривало и поднимало настроение, что замечали все вокруг и не могли понять, какова причина.

В следующие два дня на 62-ю переправу вновь летели немецкие бомбы и снаряды. Слышались крики: а-а-а-а. Всюду был дым. Но это не помешало Ерёменко на бронекатере добраться до правого берега Чуйкова.

Командующие поговорили, к чему-то общему не пришли, какие-то идеи друг другу не назвали и расстались.

Часть 1. Глава 14

Октябрь. Утро. Майор Берёзкин вспомнил о семье, умылся, проверил гранаты и кисет, выслушал новости и отправился с автоматом за командиром вдоль Волги – к заводу «Красный Октябрь». Слышались разрывы мин. Берёзкин там встретил Батюка, который упоминался ранее. И Глушкова. Немцы стали стрелять по ним. Пострадал только каблук Глушкова.

Под магазином «Гастроном» находились штабы двух батальонов: стрелкового и саперного. Туда и направлялся Берёзкин. Его встретили Подчуфаров и Мовшович, комбаты. Они завтракали, хотя вообще должны были быть заняты более полезным делом. Однако командир не сердился, так как понимал, что сейчас всем тяжело, а время на перекусы тоже нужно находить. 

После они стали обсуждать дела и положение дел; Берёзкин попросил Подчуфарова показать ему их оборону, тылы и прочее. Затем один лейтенант стал докладывать Берёзкину обстановку. Раздался крик «ложись!». Начались грохот и вой. Рядом с Берёзкиным упал снаряд – повезло, он не взорвался. Когда всё успокоилось, они продолжили беседу. 

Берёзкин указал на недостатки и ушёл. Весь день он думал только том, почему же семья ему не пишет.

Часть 1. Главы 15, 16 и 17

Казань. По утрам Александра Владимировна, бабушка, уходила из дома на работу первой – она химик в лаборатории. Следом за ней, опаздывая, выбегала внучка Надя, крича: «Скорей бы выбраться из этой чёртовой дыры». В это время Штрум Виктор Павлович только начинал завтракать вместе с женой – Людмилой Николаевной. Но все они ждали письма от Толи, а они не приходили.

Надя всегда встревала во всех разговоры: от колхоза до политики, высказывала своё мнение и скрывала оценки из школы. О последней, если что-то и рассказывала, то производила на всех эффект «вау»… негативный. Девочкой она была довольно грубой, сама же имела относительно себя такое мнение:

«<…> себя считала существом отсталым, неудачливым, обречённым прожить тусклую, тяжёлую жизнь. <…> я глупа, никому не интересна <…> Замуж меня никто не возьмёт, я кончу аптекарские курсы и уеду в деревню»

Бабушка же понимала, что внучка вся в зятя – своего отца то есть. И так и было. Сам Виктор Павлович этого не видел, но замечания дочери делал. И любил дразнить жену. 

Людмила Николаевна в глубине души чувствовала, что муж на неё обижается: он перестал с ней обсуждать некоторые вещи, например, работу. Теперь он весь был занят мыслями о матери и своей национальности – своём еврействе; мысленно упрекал жену в том, что она не ладила с его мамой-еврейкой, из-за чего женщина не могла жить в Москве с ними. Самой Людмиле Николаевне тоже было в чём упрекнуть мужа: он не ладил со своим пасынком Толей и видел в нём только плохое, а Анна Семёновна, его мать, была не лучше – замечала только родную внучку. Всё чаще женщина задумывалась о своём первом муже (он бросил Людмилу с грудным ребёнком) и хотела бы в такие трудные времена увидеть хотя бы его родных.

«Для неё весь мир был в Толе, дли них Толя был лишь частью мира»

Виктор и Александра Владимировна стали замечать изменения в Людмиле и появление некой новой силы. Первый предложил жене отдать роль хозяйки матери, а то она, наверное, устала считать себя гостьей. Героиня этого не оценила, да ещё и боялась признаться даже самой себе в том, что устала от матери. Александра Владимировна же считала дочь и внучку совами, прислушивалась только к зятю.

Виктор перед сном думал только о работе: химии, физике, учёных… И считал, что учёные – самые счастливые люди на свете.

Часть 1. Глава 18

В этой главе перед читателями письмо Анны Семёновны к сыну. Она рассказывает о последних днях жизни. Немцы прорвались в их город, повсюду ездили и кричали, что уничтожат всех евреев. Анна Семёновна оказалась в самом невыгодном положении: из-за её национальности соседи стали хуже к ней относиться, отправили жить в каморку, уволили из поликлиники (вместе с другим врачом-евреем), в округе начали разносить неприятные слухи… в общем, полный антисемитизм. Позже ей сообщили о переселении евреев:

««Всем жидам предлагается переселиться в район Старого города не позднее шести часов вечера 15 июля 1941 года». Не переселившимся – расстрел»

Анна Семёновна собрала все необходимые вещи, письмо от Виктора, несколько книг, попрощалась с адекватными соседками и отправилась в Старый город. Теперь оттуда всем евреям запрещалось выходить. Также были ограничены вещи для покупки и места для посещения. Русским же, если покрывали евреев, назначался расстрел.

Она рассказала о новых соседях – Шперлингах. Глава семейства, Фанни Борисовна, Люба (старшая дочь), Аля (младшая дочь) и Юра. В новом месте были разные люди, в том числе и Эпштейн – страшный человек. 

«Я никогда не чувствовала себя еврейкой <…> А вот в эти ужасные дни моё сердце наполнилось материнской нежностью к еврейскому народу»

Анна Семёновна продолжила лечебное дело там, видела разных людей, оказавшихся загнанными в одно место, и верила, что скоро всё будет хорошо – нужно лишь дождаться окончания войны. Хотя было ясно, что всех собрали именно для убоя. В письме также сообщила, где потом искать братскую могилу, в которой будет лежать и она. Попрощалась.

Часть 1. Глава 19

Ни разу до начала войны Виктор не думал о том, что он еврей: мать, окружение… никто об этом ему не говорил, да и сам он об этом, соответственно, с дочерью не говорил. Теперь Виктор мог только размышлять о сходствах фашизма и физики: механика вероятностей и человеческих совокупностей. Только фашизм погибнет, а физика вечна. Хотя, конечно, временами наука казалась ему обманом – она спутница страшного времени. И обсудить ему это было не с кем.

Виктор постоянно перечитывал письмо. Было больно.

Часть 1. Глава 20

Людмила получила письмо от Толи и была рада, что он жив, только сильно ранен: грудь и бок пострадали. Она сразу же отправилась на работу к мужу – в институт. Там стало известно о реэвакуации в Москву, из-за чего все радовались. Виктор же сразу по лицу жены всё понял. 

Вместе они дошли до госпиталя, там им дорасшифровали письмо. Было решено ехать к сыну в Саратов. И Людмила отправилась без всего – взяла с собой только прощание с родными.

Часть 1. Главы 21 и 22

Бывший секретарь обкома одной из оккупированных областей Украины, Дементий Трифонович Гетманов, получил новое назначение – комиссаром формировавшегося на Урале танкового корпуса. Перед отъездом он решил проведать свою семью, которая эвакуировалась в Уфу. Семья Гетманова жила в хороших условиях, жена, Галина Терентьевна, не потеряла в весе, а дети выглядели здоровыми. Перед отъездом Гетманова его навестили и другие близкие: брат жены, старый друг из Киева Мащук и свояк Сагайдак. Собравшиеся обсуждали предстоящую военную работу Гетманова.

Дементий Трифонович Гетманов, уроженец Ливен, имел долгие связи с украинскими товарищами, работая на Украине. Его жена, Галина Терентьевна, была из влиятельной украинской семьи. Гетманов всю жизнь посвятил работе в партии, считая это величайшим смыслом жизни. Он был уверен, что партия доверяет ему и его труд, пусть и без великих открытий или побед, является огромным, упорным и целеустремленным, сделанным во имя партии. 

Сагайдак был в компании, но его мысли были не здесь. Старший сын, Виталий, после трудного подросткового периода решил добровольцем пойти на фронт. Отец устроил его в артиллерийское училище, но из-за непослушания его исключили и хотели отправить на фронт. Сейчас Виталий месяц учился в минометном училище, и, к счастью, не было проблем. Родители радовались, но тревога за сына оставалась. Младший сын, Игорь, в раннем детстве перенес детский паралич, из-за чего остался инвалидом, передвигаясь на костылях. Он не мог ходить в школу, но учился дома, с учителями, с большим желанием.

Гетманов и Сагайдак обсуждали детей и партию. К ним присоединились Галина Терентьевна и Мащук. Всем было что добавить о детишках – такой они народ.

«Ко всему солдат может привыкнуть, солдат дымом греется, солдат шилом бреется. Но вот жить в разлуке с детьми, к этому солдат привыкнуть не может»

Ночью Дементий Трифонович написал доверенности на жену и прочее, попрощался с семьёй и отправился на новую работу.

Часть 1. Главы 23, 24 и 25

Евгения Николаевна Шапошникова нашла пристанище (ради прописки ей пришлось много побегать – бюрократия) в Куйбышеве у пожилой немки Женни Генриховны Генрихсон, весьма доброй пожилой дамы. Старушка предоставила ей комнату в своей квартире, которая когда-то принадлежала богатому купцу, но теперь была разделена на множество маленьких квартир. В этой тесной коммуналке, помимо них, жили (сплетники) семьи рабочего, врача, инженера Драгина, одинокой матери, вдовы, коменданта. В этой многолюдной, но не всегда дружной среде, жил также и старичок с неуравновешенной психикой, но с добрыми глазами.

«Вот история, даже любопытно: у папы [Шапошникова] собственная улица в Куйбышеве, а дочку вышибают, отказывают в прописке. Занятно»

Драгин этот был неприятным типом и считал, что старушка продалась немцам за жилплощадь. Сама Генрихсон была негативно настроена в отношении Гитлера и считала его людоедом. А ещё была той ещё «хозяйкой» – ничего не умела делать по хозяйству. В прошлом она была гувернанткой и ладила с детьми. Сейчас же дети совсем другие, и она их не понимает. 

Евгения Николаевна наслаждалась свободой, которую давала ей одинокая жизнь в Куйбышеве. Ей было трудно, она жила бедно, ела один раз в день, но чувствовала себя свободной. Она часто вспоминала Крымова, но не так сильно, как Новикова, который ей не писал, а только мерещился.

Женя познакомилась с Шарогородским Владимиром Андреевичем, жильцом квартиры и «детской души человеком». Её заинтриговало необычное сочетание голубизны кожи и глаз старика. Шарогородский происходил из дворян, очень древнего рода, и сейчас, в войну, он живёт лучше, чем до войны. Он пишет статьи для Совинформбюро о русских героях и поэтах. В его молодость его отправляли то в Ташкент, то в Швейцарию, то обратно в Россию; он читал лекции, писал статьи, выступал на дискуссиях и объявил, что марксизм – это ограниченное учение, из-за чего вновь был отправлен в Ташкент. Только в 1933 он смог приехать в Куйбышев. Владимир Андреевич напоминал Евгении Николаевне её первого мужа – Крымова.

Часть 1. Главы 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33 и 34

Людмила думала только о своём сыне – о Толе. Виктор упрекал её в черствости, считая, что она не желает помогать никому, даже его родным. Он был уверен, что если бы Людмила захотела, то Анна Семёновна жила бы с ними, а не оставалась бы в Украине. Однажды Людмила отказала брату Виктора в ночлеге, опасаясь проблем с домоуправлением. Её мать часто вспоминала Дмитрия, не веря в его обвинение в шпионаже. Людмила же считала, что невозможно быть уверенным в его невиновности.

Всё это она вспоминала сейчас, сидя на палубе, и плакала, опять же думая только сыне. Людмила узнала, что пароход был предназначен для семей работников, возвращающихся в Москву, но по приказу военных властей на него посадили военных и гражданских лиц. Пассажиры возмущались, отказывались делегировать место военным. Людмиле было неприятно видеть виноватые лица красноармейцев, едущих на фронт, и спокойные глаза пассажиров, которые не дрогнут даже при условии, если внезапно сообщат, что блокада Ленинграда прорвана.

Красноармейцы накормили женщину, а она помогала им как могла до конца пути. 

Рейс теплохода был продлён до Саратова – это было на руку Людмиле. Только вот сам город встретил её грубо и жестоко: неприветливые люди, тётки, отпихивающие всех при посадке в трамвай, наглые кондукторши-хамки. Наконец она нашла госпиталь. К моменту её приезда Толе провели уже три операции, последнюю из них делали впервые и по американской книге – своих данных и умельцев не было. По мнению врача Майзеля, всё прошло успешно.

Но к вечеру лейтенант умер. Это рассказали Людмиле от и до, поблагодарив за воспитание сына – самый вежливый и культурный больной. Она же попросила встречи с врачом, медсестрой, забрать вещи сына, узнать место его захоронения, а также передать остальным солдатам гостинцы, которые она принесла. Всё это было выполнено. Все вокруг чувствовали свою вину перед женщиной и будто ждали от неё утешения. 

Людмилу отвезли к месту захоронения сына. Она увидела могилу Толи и для неё всё живое в тот же момент перестало существовать; стала с ним говорить. У Людмилы из носа пошла кровь, закружилась голова. Бывшему мужу, то есть отцу Толи, она решила пока ничего не сообщать. Все мысли были только о сыне. Больше ей был никто не нужен.

Людмила Николаевна вернулась в Казань и стала всё время занимать какими-то делами. Родным она всё рассказала и показала: им было тяжело.

Часть 1. Главы 35, 36, 37 и 38

Лейтенант воздушных сил Викторов уже целый месяц был на службе в северном краю. Сначала эта местность казалась ему сказочной, но потом вполне привычной. По ночам он вспоминал Сталинград и госпиталь там, а днём – истории о княгине Долгорукой.

Был дан приказ выходить из резерва – об этом сообщил лейтенант Соломатин. Викторов отправился за своими вещами и уже вскоре шёл с чемоданчиком по лесной деревне, которая, как он считал, скоро исчезнет, а со временем на её месте появится аэродром.

Ночевать было приказано в блиндажах. Все там обсуждали сплетни и нации. Ваня Скотной был уверен, что плохие люди есть среди всех наций. Некоторые с ним не согласились. Берман стал размышлять, что же будет с ними дальше – после выхода из резерва. Он не понимал, что жизнь можно легко потерять. Остальные как могли подшучивали над Королём – из-за того, что тот еврей. Ночью же, лёжа на нарах, обсуждали всё подряд: клубы, женщин, бой под Ржевом, детство, воспитание…

Утром все подняли самолёты.

Часть 1. Главы 39, 40 и 41

Пять часов. Утро. В бараках стали будить заключённых. Был вокруг снег. Слышен вой собак и сирен. Абарчук, один из зеков, был в тоске, а ночью сильно ворочался и даже ржал. Утром его соседи по нарам были удивлены: Неумолимов, Монидзе и Абраша Рубин. После небольшого разговора Абарчук отправился работать – на инструментальный склад. Его напарник, Бархатов, как обычно, занимался своими делами и не думал помогать (а герой и не настаивал – боялся). Потом Абарчука вызвали на ковёр к финдиректору и жёстко отчитали – это ещё сильнее загнало его в тоску.

«…жизнь ушла под сибирский лёд»

Ночью вспоминал и о сыне от первой жены, размышлял над судьбой малого: наверное, ушёл на фронт. Абарчук надеется, что сын вырос хорошим коммунистом. Да, его первая жена – Людмила, а ребёнок – Толя. О Людмиле герой тоже размышлял.

«Он говорил: «Зря не сажают», считал, что посажена по ошибке маленькая кучка людей, в том числе и он, остальные репрессированы за дело, – меч правосудия покарал врагов революции»

Вечером в бараке шли привычные ссоры и ругань; обсуждали супы, баб, судьбы писем… и ждали отбой. Абарчук же ждал старого знакомого по имени Магар. С ним он хотел говорить всю ночь:

«два коммуниста, учитель и ученик, члены партии»

Но внезапно пришёл конвой и объявил, что ночью был убит Рубин: его в голову загнали гвоздь. Некоторых зеков, в том числе и Абарчука, вызвали на допрос. Бархатов сразу же стал угрожать герою. Никто из заключенных не захотел расправиться с убийцей за товарища – всем было всё равно, все спокойно спали. Опер же понимал, что ему не расскажут, откуда у убийцы новенький гвоздь со склада. Абарчук, после нескольких минут молчания, рассказал, что гвоздь был украден Бархатовым и передан им же Угарову, а уже Угаров и убил Рубина – несколько раз он обещал это сделать. Герой был рад, что обо всём рассказал.

Позже он узнал, что Магар находится в изоляторе для больных инфекциями либо уже почти умерших – «дохотяг». И отправился к нему. Магара было не узнать: слабый, похож на старика. Они были рады видеть друг друга. Магар стал рассказывать, что они ошиблись, раздавили свободу, что коммунисты создали кумира и исповедуют национализм… Абарчук посчитал, что это бред – друга сломали. Ночью Магар умер.

Часть 1. Глава 42

Летом 1942 года началось наступление фашистов на советский нефтяной промысел; продолжалось расширение власти. Гитлер захватывал территории, достигая Нордкапа, Крита, Финляндии и Ла-Манша. 

Началась жестокая война, направленная против человека, его жизни и свободы. В 1942 году нацистское правительство приняло решение о полном уничтожении еврейской нации.

Часть 1. Главы 43, 44, 45, 46, 47, 48 и 49

Левинтон Софья Осиповна, майор медицинской службы, изредка вспоминала счастливые моменты из своей жизни, о людях. Недалеко от Киева, в запертом вагоне, она слушала разговор двух евреек и размышляла, кто она есть на самом деле, о чём она мечтает. Потом она стала искать себе место в вагоне и спорить с остальными. Одна из женщин предложила место рядом с ней. Окружение Софью Осиповну удивляло, поскольку все вокруг раздражались друг против друга по мелочам.

«всего несколько дней понадобилось, чтобы пройти обратную дорогу от человека до грязной и несчастной, лишенной имени и свободы скотины, а ведь путь до человека длился миллионы лет»

И она поняла, что жизнь, в общем-то, закончилась – началось существование. Думала, где же сейчас Женя Шапошникова.

Один из мужчин в вагоне кричал постоянно: «Злата! Злата!». Это было имя убитой беременной женщины. Мужчину отправили сюда после побега – до этого он был в числе тех, кто копал ямы для убоя. Наум Розенберг, как заведенный, считал тела, которые скоро будут вытаскивать из ямы. Он представлял себе процесс сожжения тел, отмечая, что женщины горят легче. Он называл тела «людьми», «убитыми», «казненными», хотя шарфюрер требовал называть их «фигурами». В яме лежало восемь тел. Шарфюрер ругал команду за то, что сжигают так мало тел. Но в деревне было только две еврейские семьи. Теперь команда копала могилу, готовила дрова и бензин для сожжения.

В вагоне была женщина по имени Наташа – дочь доктора Карасика, арестованного и погибшего в 1937. Она часто пела, хоть и была застенчивой. Во время убоя она чудом выжила.

Был и мальчик лет шести – Давид. Он совсем слабый. Все, что происходило с начала войны, помнил он плохо, а до войны – помнил отчётливо, ведь тогда всё было хорошо: День Рождения 12 декабря, книги со сказками, любящая мама, кошка, которую он подкармливал, … На лето мама отправила его к бабушке Розе в Украину, в которой для мальчика началась совсем другая жизнь. Тогда же выяснилось, что его отец ушёл к другой женщине – русской, ещё и на 8 лет его старше. Мать отказалась от алиментов и решила воспитывать сына на собственно заработанные 300 рублей в месяц. Ревекка Бухман, его родственница, с которой он был в вагоне, от него отвернулась.

Часть 1. Главы 50 и 51

Первая половина 20-го века стала эпохой как научных открытий, так и ужасающих войн и геноцида. Люди, ослепленные пропагандой, мирно шли на смерть, веря в иллюзии о светлом будущем. Их покорность была результатом жестокого тоталитарного режима, который подавил их дух и заставил их верить в то, что рабство – это добро.

«Человек, обращенный в рабство, становился рабом по судьбе, а не по природе своей»

Часть 1. Главы 52 и 53

Уральская деревня. Командир Новиков и комиссар Гетманов заканчивают слушание донесений командиров бригад. Наступили часы тишины, можно было выпить коньячку за хлопцев, за батьку. Стали обсуждать немцев, подходящих к горе Эльбрус, происшествие в Сталинграде (о котором было в первых главах), остальное… 

Пришёл к ним генерал Неудобнов. Ему тоже предложили выпить. Тот стал рассказывать, что вторая бригада осталась без начальника. Стали думать, кого поставить на это место. Выбрали майора Сазонова – будет пока что временно исполняющим обязанности.

Гетманов, хотя и не был на фронте, был очень энергичным и любил устраивать красноармейские митинги. Он был неучем в военном деле, но его речи нравились людям. До войны Гетманов руководил областью, занимаясь разными вопросами: от производства кирпича до качества хлеба. Теперь же он уверенно говорит о военных делах, о танках, о тактике боя и о воинской психологии. Гетманов писал жене письма, а она отвечала ему и жалела, что они живут в таких плохих условиях.

Генерал Неудобнов, в отличие от Гетманова, имел опыт войны, он был в тюрьме за участие в большевистском кружке в 1916 году, служил в ОГПУ и работал в военном отделе ЦК. Будучи номенклатурным работником, быстро получил генеральское звание. Его анкетные сведения не дали Новикову полного представления о его личности.

Сам Новиков очень любил животных. Даже сейчас у него жили ёж под кроватью и настоящий бурундук. Как-то он принёс и щенка, но быстро пришлось его отдать.

Также Новиков знал, что они точно одолеют врага, переиграют – и победа будет за нами. А после этого он наконец добьётся руки и сердца любимой женщины.

Часть 1. Главы 54 и 55

Крымов задумывался о том, что в Сталинграде люди лучше – они совсем иначе относятся друг к другу: с равенством и достоинством. 

Вечером он был у Мамаева кургана – в блиндаже Батюка. Они ужинали, обменивались новостями, говорили о предстоящей конференции снайперов и положении на фронте. Там же находились Василий Зайцев (знаменитый снайпер), Бездидько (минометчик), Сулейман Халимов, Мацегура (снайпер-артиллерист), Шуклин, Токарев, Манжуля, Солодкий – тоже снайперы. Кто-то из них казался более застенчивым, кто-то – менее. Батюк с ними также общался, вернее, провёл производственное совещание. Кто-то из них говорил по-русски, кто-то – по-украински.

Ночевал Крымов тоже у Батюка. Николай Григорьевич рассказывал ему о своей службе партии, первых часах войны.

Часть 1. Главы 56 и 57

Крымов попал в мартеновский цех, что на заводе «Красный октябрь», где были размещены командные пункты. Он ощутил тепло от печи и услышал голос человека в полумраке. Крымов вспомнил Евгению Николаевну, почувствовав безнадежность своей жизни. Вечером он беседовал с генералом Гурьевым, который предложил ему водки и кричал в телефон приказания. 

Крымов и Гурьев спорили из-за Толстого: один говорил, что Толстой ещё не родился во время отечественной войны, другой же считал, что тот там воевал (Л.Н. Толстой родился в 1828 году – прим. ред.).

Следующий день прошёл у Крымова на заводе «Баррикады» – место, в котором расположилась Сибирская стрелковая дивизия полковника Гуртьева (в ней царила особая атмосфера дружелюбия). Крымов сомневался в необходимости своих докладов; считал, что его слушают из вежливости, а не из-за содержания речей; заметил, что настоящие политработники воюют, а не занимаются бумажной работой. Крымов вспомнил скучные занятия по марксизму-ленинизму в университете и подумал, что в мирное время это было законно, а теперь стало нелепым и бессмысленным.

Саврасов сказал Крымову, что в войну главное – быть решительным и иметь хорошую «башку». Он не терпит политику и говорит, что его хотели «схарчить» за то, что он беспартийный. Крымову хотелось сказать, что его судьба не меняется и в Сталинграде. Личная жизнь же и вовсе рухнула: жена, Евгения Николаевна, разлюбила.

Часть 1. Главы 58, 59 и 60

Несмотря на угрозу окружения, командир полка Березкин убедил командира дивизии оставить людей в доме «шесть дробь один», поскольку там находились наблюдательные пункты и сапёры, способные удержать немцев.

Командир отряда отказался от бюрократических отчетов, предпочитая действовать самостоятельно. Он пользовался уважением среди подчиненных и не боялся рисковать. Берёзкин восхищался его инициативностью и мечтал о такой же свободе от бумажной волокиты. Пивоваров же высказался о необходимости соблюдать дисциплину и иерархию в армии. Грекову же решили вправить мозги. 

К Грекову в «шесть дробь один» пришла молоденькая девушка с растерянными глазами – восемнадцатилетняя радистка Катя Венгрова. Она доложила ему обстановку. Греко немного ею полюбовался, подумал, как бы его солдаты не стали к ней приставать, а затем решил оставить её тут – возле аппарата. Он задавал ей вопросы из разряда «откуда она». Её было неловко. 

До войны Катя считала, что её жизнь будет несчастливой. Она завидовала подругам, которые могли позволить себе автобус, и людям, выходящим из ресторанов. Катя тайком следовала за ними, слушая их разговоры. Вернувшись из школы, она с гордостью рассказывала матери, что её угостили вкусным лимонадом. Материальное положение семьи было скромным. Они экономили на всём: не покупали новых вещей, сами убирались в квартире, брали молоко в государственном магазине, несмотря на длинные очереди, не пользовались услугами парикмахерских. Ночью, перед армией, мама Кате впервые рассказала об отце – он был арестован в 1937.

В первый день в доме «6/1» связь была только проволочная. Катя скучала от безделья. Но этот день дал ей представление о жизни в доме: артиллеристы на втором этаже передавали данные, командовал ими лейтенант в грязной гимнастёрке, старик был командиром миномётного расчёта, а саперы разместились между стеной и холмом. Командовал саперами полный человек, постоянно покрякивающий и морщащийся. Единственной пушкой в доме владел лысый Коломейцев, одетый в матросскую тельняшку. Так она осматривала всех.

Во второй день в доме «6/1» произошло нечто необычное. На втором этаже жили лейтенант Батраков, вычислитель Лампасов и наблюдатель Бунчук. Катя видела их несколько раз в день. Сверху были слышны их разговоры: Лампасов говорил о курах, а Бунчук докладывал о движении войск. Между тем, немцы хотели сжечь цыганку и цыганенка, подозревая их в шпионаже. Разведчик Климов хотел узнать, что с ними стало, но на месте их жилья взорвалась бомба. Он нашёл только котенка и положил его в карман. Катю удивляло то, что в доме «6/1» отношения между людьми были неформальные: Климов докладывал Грекову, сидя рядом с ним, как друзья.

В целом же к Кате относились по-разному. Между собой мужчины обсуждали девушку – не стесняясь в выражениях.

Группа людей из дома «6/1» пробралась на Тракторный завод через тайный ход. Генерал Крылов хотел узнать о них подробнее и приказал привести к нему одного из них. Парень, который попал к генералу, волновался о своей семье, но офицер связи сказал, что теперь он должен выполнять приказы командования. Парень рассказал, что они три недели сидели в доме «6/1», ели картошку и пили воду из котла. Немцы хотели их пропустить на завод, но командир отказал. Выйдя к Волге, парень с удовольствием пил воду и снимал капли с ваты. Он сказал, что вода была не свежая, и все болели желудком, но командир приказал кипятить воду. Потом они шли молча, и парень смотрел на небо, озаренное ракетами и снарядами, и на пожары. Офицер связи окрикнул его и попросил быть поживее. Вскоре они добрались до блиндажа Военного совета.

Часть 1. Глава 61

Серёжа Шапошников провел два дня в блиндаже, а потом был отправлен к генералу. Генерал задал ему всего два вопроса и переключился на телефонный звонок. Серёжа пока не был отпущен. Он жизнь в доме “6/1” была так необычна, что затмила всю его прежнюю жизнь. Он не мог понять, нормальные ли эти люди.

Среди них был бывший ополченец Крякин, который не смог бы долго пробыть здесь командиром, и Ченцов, которого не любят, но который уже привык к новой жизни. А вот Греков был удивительным человеком, который сочетает в себе силу и властность с житейской мудростью. Он помнит цены на вещи, зарплаты и как жили люди до войны. Он рассказывает о чистках в армии, о людях, которые добились чин в 1937 году, писав доносы на своих коллег. До войны он был десятником на шахте, потом техником-строителем и капитаном в войсках под Минском. Он проводил занятия, ездил на курсы, читал книги, пил водку, ходил в кино и играл в карты. Он ссорился с женой, ревнуя ее к другим женщинам. И вдруг он стал героем, борцом за правду. Новые люди окружили Серёжу, затмив даже самых близких ему.

Коломейцев, бывший моряк, переживший три кораблекрушения, был непростым человеком. Он не любил большинство людей, но искренне уважал великих учёных и писателей, таких как Лобачевский или Роллан. Он часто говорил о литературе, но не о патриотической, а о каком-то зарубежном писателе, чье имя он не мог вспомнить. Однако Серёжа был уверен, что это был талантливый писатель, так как Коломейцев с энтузиазмом и непристойными словами отзывался о его творчестве.

У Коломейцева был друг, Климов Вася, который тоже имел свои истории с Серёжей. Они вместе пробирались к немцам, следили за ними и даже кидали в них гранаты. Климов любил рассказывать о своем детстве и работе на заводе. Однажды он спас ремесленника, вытащив шуруп из его горла. Но потом Серёжа видел Климова пьяным и испугался его.

Лейтенант Батраков был неряшлив, не чистил сапоги и постоянно протирал очки, хотя они ему не подходили. До войны он преподавал математику и был очень самоуверен.

Анциферов болел, но немецкий врач не лечил его. Он выглядел странно в огненном свете, босиком, без гимнастерки, распивая чай со своими саперами. Он был как крестьянин, вышедший осмотреть свое хозяйство. До войны Анциферов был прорабом, а теперь думал только о разрушении.

Лейтенант Зубарев, учившийся до войны пению, иногда пел по ночам у немецких домов. Он говорил, что хочет доказать врагам, что ничто не может отнять красоту жизни. Серёжа понял, что простые люди – хорошие люди, как говорила его бабушка, но они, все в «6/1» не были простыми.

А ещё Серёжа переживал за радистку – опасно ей быть одной такой молоденькой среди мужиков.

Часть 1. Глава 62

Андреев, работавший сторожем, узнал о смерти жены. Он стал угрюмым, молчаливым, и, глядя на бомбежки, вспоминал жену и представлял, какая у неё могла бы быть реакция. Ему казалось, что она была его отражением, и вместе они жили одну жизнь. Степан Фёдорович Спиридонов спросил его, плохо ли ему, но Андреев ответил, что у него хватит сил пережить этот удар. Вера, услышав разговор, не поняла смысла слов Андреева. Он хотел перевести разговор и сказал, что ей пора уходить, так как здесь нет больницы. Вера усмехнулась, так как не хотела (она была беременна) и думала только о встрече с Викторовым.

«Каким печальным, пугливым, каким грустным должен родиться ребенок, если глаза его матери все время видят развалины, огонь, искореженную землю, самолеты с черными крестами в сером небе…»

Спиридонов ждал письма от своих: бабушки, Жени, Люды… о Толике или о Серёже. Вера тоже о них думала. И особенно о маме.

Часть 1. Главы 63, 64, 65, 66 и 67

Надя и Людмила часто вспоминают о Толе: что любил, сколько бы ему сейчас было бы полных лет и месяцев, … А рассказы о детях и их достижениях в других семьях добавляли семейству Штрум горя и печали.

Эксперименты Виктора Штрума не давали ожидаемых результатов. Он сначала считал, что проблема в несовершенстве оборудования, и злился на сотрудников за их недостаточную работоспособность. Но потом он понял, что дело не в них, а в том, что теория не совпадала с реальностью. А с наличием аппаратуры и вовсе были проблемы: Крымов написал, что завод занят потребностями войны, так что нужно ждать несколько месяцев. Настала подавленность. Он понимал, что уже точно ничего значительного в науке не добьётся. Виктор стал придираться и к жене, например, тратит слишком много денег, или квартплата слишком высокая.

По вечерам он перестал сидеть дома – ходил к знакомым и соседям. Домой возвращался поздно. К Соколову он ходил с новым приятелем. Это был татарин Ахмет Усманович Каримов, весьма несимпатичный, смуглый и с лёгким акцентом. Он любил переводить классику на татарский язык. Учился Каримов в Сорбонне, бывал в Крыму – там же остались его жена и дочь. Сам Соколов Пётр Лаврентьевич был весьма выдающимся человеком, талантливым, читающим… и сыном обычного матроса. Лицом обладал хитрым, но вообще был весьма добрым человеком. Пётр Лаврентьевич и Виктор легко понимали друг друга, использовали в речи особые книжные или устаревшие словами. Жена Соколова, Марья Ивановна, была маленькой и худенькой женщиной, чем походила на подростка, сильно любила мужа и всегда внимательно его слушала.

Захаживал на эти посиделки и Леонид Сергеевич Мадьяров. Он, историк с необычной внешностью, любил рассказывать о гражданской войне необычные истории, которые не были описаны в официальных источниках. Он говорил о венгерском командире Гавро, о комкоре Криворучко, о молодом офицере Щорсе и о его матери, которая приехала в СССР, но оказалась одинокой и заброшенной после ареста сына. Рассказывал о вахмистрах и унтер-офицерах, которые стали командирами, о комиссарах, читавших Ницше, и о бывших царских офицерах, которые стали маршалами.

Владимир Романович Артелев, инженер-химик из Казани, был хозяином квартиры, которую снимали Соколовы. Он руководил цехом на химическом заводе, но его скромная одежда и неуверенный вид не соответствовали его высокому посту. В этот вечер, скромно стоя у двери, он заинтересованно слушал рассказ Мадьярова.

Так вот они сидели и обсуждали происходящее в стране; литературу и писателей (особенно досталось Толстому, Достоевскому и Чехову). Иногда и спорили, стучали кулаками по столу.

Штрум задумывался о парадоксе их свободных бесед. Ведь все они ненавидели фашизм и боялись его, но чувство свободы возникло именно в дни, когда война дошла до Волги, и все они переживали горе поражений, которые грозили немецким рабством.

И Виктор с Ахметом Усмановичем стали подозревать Леонида Сергеевича в стукачестве. Уже наедине к Штруману пришли гениальные идеи.

Часть 1. Главы 68, 69

Калмыцкая степь выглядела уныло и однообразно для Даренского. Холмы и дорога сливались в единую картину, а всадники казались неотличимыми друг от друга. Всюду миражи. Между воздухом и землёй стираются грани. Печёт солнце, тянутся клубы пыли… Долго можно рассказывать о калмыцкой степи. Месте, символизирующем свободу.

Даренский увидел всадника в халате, сидящего на лошади и оглядывающего степь. Всадник был стар и выглядел очень сурово. Даренский его позвал. Старик оглядел зовущего с головы до ног, улыбнулся и завёл разговор: рассказал о сыновьях на фронте, расспросил о семье самого Даренского (отец умер, а мать жива). После же ускакал. 

Русский подполковник Даренский находился в командировке и искал нужную ему армию среди степи. Им овладела тоска. А там он наконец нашёл и штаб. Начальники там играли в карты и особо не желали разговаривать. Две из них были женщины, в каждой было что-то, что могло приглянуться. Большое же начальство временно отсутствовало, но вскоре должно было вернуться. После ряда полезных вопросов Даренский остался с ними и присоединился к игре в дурака.

Играя, Даренский познакомился с Аллой Сергеевной, медсестрой из штабного медпункта. Оказалось, что ее муж – влиятельный командующий армией. Их положение подчеркивалось уважением, с которым к ней относились окружающие. В компании также был молодой человек, Володя, без военного звания, предположительно, родственник командования, работающий поваром в столовой.

Клавдия, не была замужем и, соответственно, не была связана с членами Военного совета. Алла Сергеевна, демонстрируя свое превосходство, подчеркивала разницу в их статусе. Клавдия, однако, чувствовала себя выше, считая себя верной боевой подругой, в отличие от «законной» жены. Володя, наблюдая за игрой, не скрывал своей симпатии к Клавдии (безнадёжной). Алла Сергеевна во время игры взяла опеку над сухощавым подполковником, так как тот плохо играл в подкидного, и между ними завязалась ещё и своя личная игра.

Утром Даренский поставил визу у начальника штаба, поделился с ним новостями и отправился в войска. По дороге он решил, что на обратном пути обязательно навестит Аллу.

Часть 1. Главы 70 и 71

Майор Ершов, вернувшись с работы, поделился с Мостовским новостями, услышанными от американца: советское сопротивление под Сталинградом срывает планы немцев. Кроме того, он упомянул о сообщении из Москвы о ликвидации Коминтерна. Мостовской, известный своим проницательным взглядом, отнесся к этой информации скептически, подозревая неточность.

Ершов также сомневался в достоверности новости, предположив, что источник информации мог ошибиться. Мостовской, привыкший видеть в Ершове отражение настроений лагеря, проявил равнодушие к новости о ликвидации Коминтерна. Бригадный комиссар Осипов, отвечавший за политическое воспитание войск, также не проявил интереса к данной новости.

Испанский солдат, известный как Андрюшка, скрывал от надзирателей надпись «Сталинград» латиницей на деревянной планке. Майор Кириллов, раньше не заботившийся о здоровье, теперь старался поддерживать силы, стирая рубашку и жуя сосновые щепки. «Весёлые ребята» – эсэсовцы – стали еще жестче к русским заключенным.

Несмотря на невидимую связь с городом на Волге, новость о ликвидации Коминтерна оказалась безразличной. К Мостовскому подошел эмигрант Чернецов, рассказав о слышанной от американца радиопередаче. Мостовской, испытывая нехватку общения, был рад этому разговору. Позже все стали обсуждать социализм: кто-то более негативно, кто-то положительно.

Сутки спустя Павлюков, санитар, и Чернецов разговорились: первого скоро хотят выгнать и отправить копать котлованы, ведь это только старых большевиков держат подобно как в санатории, а других – как собак. Павлюков сильно обижен на коммунистов. Чернецов же посчитал, что нехорошо так говорить.

Часть 1. Глава 72

Гамбургский вор-взломщик Кейзе в этот вечер был в хорошем настроении. Он напевал, коверкая, русские песни, похлопывая заключенных по плечам. Убийство для него было легко, как подставить ножку. Чаще всего он убивал по приказу Дроттенхара, отвечавшего за санитарную часть в блоке. Кейзе не трогал тела убитых, считая это задачей для более слабых.

В лагере Кейзе чувствовал себя выше художников, революционеров, ученых, генералов и проповедников, содержавшихся в бараках. Он не гордился своей силой, а радовался своей загадочной душе и уму. Когда весной в барак привезли русских военнопленных, Кейзе попросил их спеть. После исполнения песни «Где же ты, моя Сулико», он заставил скуластого певца петь соло.

Кейзе, встряхнув военнопленного, был удивлен, получив удар в скулу. Вместо того, чтобы убить его, немец посадил на нары. Он принес Ершову яйцо со словами: «Твой голос еще зазвучит!». Кейзе стал доброжелательно относиться к Ершову, а тот завоевал уважение в бараке своим характером: жестокость сочеталась в нем с мягкостью и весельем. Один из певцов той песни, Осипов, был недоволен Ершовым. Котиков, молчаливый заключенный, также не любил Ершова, хотя сам был незаметным и бесцветным.

Непривычная весёлость Кейзе вызвала у заключенных чувство тревоги и ожидания беды, которую они постоянно ощущали. В барак ворвались восемь капо в ярких фуражках и желтыми перевязями. Их командовал Кениг, экс-эсэсовец, лишенный звания и помещенный в лагерь. Кейзе приказал снять шапки, и начался обыск. Ничего запрещённого найдено не было.

Ершов предложил остальным военнопленным создать боевой союз и стал произносить пункты программы. Мостовской согласился.

Часть 1. Глава 73

Мозг майора Ершова работал без перерыва, планируя подпольную деятельность, создание сети связи с другими лагерями и шифра. Ершов мечтал о восстании и захвате лагеря силами заключенных. Он видел страх и слабость людей, но не терял веру в успех и поддерживал всех вокруг. Остальные же чувствовали его весёлый жар.

В лагере Ершов впервые ощутил внутреннюю силу. Его жизнь до войны была тяжелой. Он поехал к своему отцу, спецпереселенцу, на Урал. По пути Ершов проезжал через леса, болота и лагеря, где содержались заключенные. Он видел стражу, слышал лай собак и свистки часовых. Ершова пугала мысль, что его могут забрать в лагерь. Далее он ехал в кузове грузовика, вместе с спецпереселенцами, которые боялись его военной формы. К вечеру грузовик приехал в деревню на краю болота. Отец тогда был рад видеть сына. Вместе они посетили могилы матери, Анюты и Маруси – сестёр. По ночам отец рассказывал о своей жизни. Он не был обижен на Сталина. По приезде из отпуска Ершов написал Калинину и попросил простить отца, но отправить не успел: последовало увольнение из армии, а там и смерть самого отца. 23 июня 41-го Ершова призвали на войну.

Ершов размышлял, кого еще можно привлечь к подпольной работе. Генерал Гудзь безволен, труслив и необразован. Он любит охоту и хвастается своими победами в прошлых боях. В житейских делах он хитер и опытен. Ершов не доверил бы ему командовать даже полком. Осипов умен и хитер. Он может как пошутить, так и строго отчитать. Осипов опытен в знании людей, он необходим в подпольном штабе. Он может как помочь, так и помешать. Осипов рассказывает смешные истории, но в 1937 году он был жестоким обличителем. Он боится болезней, но не боится смерти. Златокрылец – грубый, но сильный командир. Он не любит объяснять, а приказывает. Его боятся и уважают. Кириллов – умный, но разболтанный. Он равнодушен к людям, но прощает их слабости; не боится смерти, иногда даже стремится к ней. Он точно не годится. Вывод: идеальных для подполья людей не бывает.

Часть 1. Глава 74

Гудзь, тяжело дыша из-за бронхита, подошёл к Мостовскому, жалуясь на Ершова. Он считает Ершова неясной личностью, без военных знаний, и не доверяет его влиянию. Мостовской отвечает, что он не согласен с Гудзем. Гудзь говорит, что в бараке многие заключенные вступили в «освободительную русскую армию». Он считает, что в этом виноват Осипов. Мостовской отвечает, что в лагере осталась только бдительность. Тут до него дошло, что при обыске пропали бумаги Иконникова. А теперь и он сам.

Осипов честно сказал Мостовскому, что не доверяет Ершову.

Ночью в особый барак пришли эсэсовцы и увели шесть человек. Среди них был Михаил Сидорович Мостовской.

Часть 2. Главы 1 и 2

Люди в тылу радуются, видя военные эшелоны, которые отправляются на фронт. Военнослужащие в эшелонах испытывают напряжение и мечтают о быстрой победе. Опытные солдаты не верят в легкую победу. Их ждут тяжелые переезды, нехватка сна и немедленное вступление в бой. Танкисты, уставшие от долгого переезда, услышали воющие бомбы и вступили в бой. Многие танки были разбиты в первой же атаке. Командование сообщило о приостановке продвижения противника, хотя танки были брошены в бой без подготовки. Если бы им дали время разведать местность, они смогли бы нанести врагу урон. Танковый корпус Новикова продолжал движение к фронту.

Новиков приехал в Куйбышев и должен был встретиться с генералом Рютиным. На вокзале его не ждали. Новикову пришлось идти в штаб округа пешком. Он чувствовал себя неловко в городской суете. Вокруг бегали люди, стояли в очередях за продуктами. Новикова раздражали встречные военные. 

Новиков с нетерпением ждал встречи со своей женой. Встреча с генералом Рютиным была прервана срочным вызовом в Москву. Рютин беспокоился о своей семье и отправке в Москву. Он спросил Новикова о характеристиках танков, но Новиков понял, что генерал не силен в военных делах. Рютин занимался бумажной работой и не имел реального влияния. Новиков торопился и попрощался с генералом. Рютин позвонил в совхоз и заказал картошку. Новиков шел к Евгении Николаевне, вспоминая прошлое и мечтая о будущем.

Часть 2. Глава 3

Долгожданная встреча с возлюбленной. Новиков шёл по дому за Евгений Николаевной и чувствовал себя мальчишкой. Она что-то ему говорила – предлагала поесть. Они пили кипяток и ели хлеб, замёрзшую гречку. Новиков рассказывал ей о событиях, произошедших с начала войны. Женя рассказала, что они сейчас в комнате, в которую её приютила немка…нынче высланная.

Евгения стеснялась Новикова и не хотела рассказывать ему о своих проблемах. Она вспомнила о Крымове и поняла, что их разрыв необратим. Ей было жаль его. Новиков успокаивал ее, говорил, что после войны она будет жить с ним в большом доме и будет носить его фамилию.

Евгения хотела, чтобы Новиков понял, что она еще любит Крымова. Она рассказала Новикову о нём и о том, как Троцкий отзывался о нем. Евгения боялась, что больше никогда не увидит Крымова. Новиков обещал ей счастливое будущее, он был счастлив и не думал о прошлом и будущем, поскольку сильно её любил. После этого он ушёл.

Часть 2. Глава 4

Он шёл к вокзалу и думал о Жене. Зашёл в вагон. Там уже сидел Вершков, обиженный адъютант. Вошедший генерал Неудобнов попросил подтвердить маршрут. Он не нравился Новикову. Пришёл и Гетманов, сразу же стал шутить – любил он это. 

После они начали обсуждать важные вещи. Вершков позвал всех есть. Начались сплетни, в том числе и о Сталине, о личной жизни, социализме и большевиках.

Часть 2. Глава 5

Евгения хотела рассказать Софье Осиповне о своих переживаниях. Ей казалось, что она не может жить без Новикова. Она мысленно попросила его «быть живым». Потом она стала упрекать себя за свои чувства и представляла себя в образе циничного существа. 

Ей казалось, что она скоро вернется к Крымову, теперь же поняла, что Крымов мешает ей быть счастливой с Новиковым, поэтому тот стал её раздражать. После она оделась и отправилась до вокзала. Там ей вручили письмо от матери.

Часть 2. Глава 6

Штрум создал новую теорию, которая радикально изменила классическую физику. Он заперся дома и погрузился в работу над ней. Внешне он вел обычную жизнь, но внутренне отдалился от семьи. Штрум был уверен в своей теории. Он считал ее истинной и не сомневался в ней. Эксперименты не подтвердили теорию, но Штрум считал, что ошибки были в экспериментах, а не в теории. Тогда стало ясно, что результаты экспериментов бесспорны. Людмила Николаевна чувствовала его отчуждение, но не могла сблизиться с ним. 

«И вот тогда-то пришло новое! Штрум сорвал погоны с плеч маршала!»

Штрум удивился, что его новая теория возникла не из опыта, а из его головы. Она была не связана с экспериментами и появилась в результате свободной игры мысли. В его голове математические законы существовали сами по себе, вне мира физических явлений. Мир был отражением математики.

Работа была закончена. Виктор хотел говорить об этом со всеми, но не с женой. Он думал, что он её разлюбил…или она его…и всё же Виктор поговорил с ней об открытии. Людмила не разделила с ним радости – это было видно. Хоть она и говорила об обратном. Он сказал жене, что теперь не боится умереть.

Штрум хотел поговорить с Соколовым о своей работе и о своих чувствах. Он опасался, что Соколов начнет его упрекать за прошлое. Штрум не хотел вспоминать о вечерних ассамблеях, где говорили о войне. Пётр Лаврентьевич поздравил друга и коллегу от всего сердца. Затем их разговор ушёл в русло институтских дел, что не сильно понравилось Штруму – тут ведь такое открытие!

Позже пришлось перенести субботние чаепития в дом Виктора, так как Соколов от них устал, поскольку слишком распустили все свои языки – много лишнего. Хотя в глубине души Штрум был согласен с другом. Да и Мадьяров всё ещё не давал покоя. Они стали спорить. Виктор ощутил ещё более сильное одиночество. И вспомнил о матери, которая теперь никогда не узнает об открытиях, сделанных сыном.

Часть 2. Глава 7

Штрум собрал свою команду и сказал им, что ошибки в экспериментах невозможны. Он и Пётр Лаврентьевич были теоретиками. Марков был талантливым экспериментатором, он отлично понимал физические приборы. Ноздрин был талантливым механиком. Савостьянов был любимцем лаборатории и легко справляется с любой задачей. Анну Наумовну Вайспапир называли «курица-жеребец» из-за ее неутомимой работы и терпения. Штруму повезло с командой в лаборатории, они были отличными специалистами. Он отметил их заслуги в проведении безукоризненных экспериментов.

Виктор повторил команде, что он хочет и к чему они должны прийти – но это уже будет в Москве, поскольку пришли списке на реэвакуацию. Выяснилось, что Вайспапир не попала в первый список и к своей команде, а, значит, опыты придётся начать без неё.  Она запереживала, ведь везде были вычеркнуты только еврейские фамилии.

Часть 2. Глава 8

Дружба принимает разные формы — от совместного труда до разделения радости и горя. Иногда друзья могут ненавидеть друг друга сильнее, чем врага, но дружба возможна даже между полными противоположностями. Она может быть как эгоистичной, так и самоотверженной, но всегда приносит пользу. Дружба — это как зеркало, отражающее нас самих. Она может быть деловой или философской, проявляться в совместном труде или в борьбе за идеалы. 

Высшая дружба — это сочетание практической пользы и глубокой философской связи. В дружбе не всегда все равны, один может дарить опыт, другой — получать. Истинная дружба не зависит от силы или положения, она обращена к душе человека. Она основана на вере и верности. Особо ценна та дружба, которая жертвует собой ради высших идеалов.

Часть 2. Главы 9 и 10

Вернувшись домой, Виктор встретил в гостях Каримова. Последний рассказал Штруму о встрече с раненого лейтенантом. Лейтенант рассказал о своем плене под Керчью и о том, что многие крымские татары уходят в горы. Штрум спросил о евреях. Каримов рассказал, что лейтенант видел, как немцы гнали еврейскую семью на расстрел, и слышал о лагерях в Польше, где убивают евреев, но, вероятнее всего, последнее является вымыслом.

После Виктор решил проводить Каримова. Он сказал, что это удивительное дело: его родных убивают, а он, будучи физиком-евреем, радуется научным открытиям… которые пойдут и на благо фашизма в том числе. Расставшись, Виктора окликнул Мадьяров.

Последний намекнул герою о том, что Каримов может вести двойную игру. Виктор не поверил.

Штрум пришёл домой. К этому времени вернулась Александра Владимировна и рассказала, что до неё довели информацию о Мите. Приезжий спросил о родственнике Александры Владимировны, Дмитрии Шапошникове, который отсидел семь лет в лагере за опечатку в фамилии Сталина. Оказалось, что он был в лагере с Митей. Митя говорил о ней и о Сереже. Штрум усомнился в правдивости истории и подозревал, что это провокатор, но старушка не верила и продолжила пересказывать ужасы лагерей, которые поведал приезжий.

После разговоров Надя и Виктор поругались. Отцу не понравилось, что дочь говорит о Сталине плохие вещи и придумывает, что, якобы, он сам говорил то же самое, а теперь отрицает. Злобы Виктора хватило бы до конца жизни: он не понимал, как мелкая девчонка может такое себе позволять. Людмила не поддержала мужа. Александре Владимировне пришлось всех мирить.

Часть 2. Главы 11 и 12

Лейтенант Бах, получивший ранение в плечо, оказался в госпитале, где чувствовал себя в безопасности. Санитар, пытаясь его успокоить, спросил, не лучше ли здесь, чем на фронте. Бах ответил, что никто не верит в скорое окончание войны. Санитар понял, что в словах Баха звучит сомнение в мощи армии, и Бах, осознавая риск, повторил свои слова, находясь в тоталитарном государстве, где за подобные высказывания могли последовать серьезные последствия.

Бах заметил, как сильно он похудел за время войны. Он вспомнил русскую женщину, которую поцеловал в Сталинграде, и задумался о том, что она, вероятно, думает о его отсутствии. В рентгеновском кабинете Бах, желая произвести хорошее впечатление на врача, сказал, что русским тяжелее переносить войну, чем немцам. Хирург приступил к осмотру раненого плеча. Руку удастся сохранить. После извлечения осколка из головы его отпустили в палату.

В палате лежали четыре раненых: три офицера и чиновник, которого прозвали «Вратарем». Вратарь хвастался своим патриотизмом, но фронтовики издевались над ним. Один из них, разведчик Крап, говорил о своих ночных приключениях. В палате ругали бюрократов, интендантов и тыловых солдат. Рядом с Бахом лежал лейтенант Герне, крестьянин, ставший офицером. Был там и Фрессер – старший лейтенант. Они стали беседовать о разном.

В палате Баху было весьма непривычно, так как ему мешало удобство, от которого он отвык. Он вспоминал блиндаж и жизнь там. Бах испытывал глубокую неприязнь к Гитлеру и всему, что олицетворяло нацистский режим. Он с презрением относился к пропаганде и фальшивой идеализации режима. Однако, находясь в Сталинграде, Бах неожиданно почувствовал притягательность идей коммунистической партии. Это событие перевернуло его мировоззрение. Он понял, что в немецкой душе есть истина, и что искусство способно выразить ее, даже при ограничениях, налагаемых политическим заказом. 

Днём он не знал, как написать матери и сообщить о своих новых взглядах, ведь она посчитает, что Бах отвернулся от отца. Внезапно к нему пришла его русская любовница. Офицерам нельзя к себе допускать их, тем более, когда вокруг столько лиц, поэтому он попросил ей отказать.

Часть 2. Глава 13

Генералы были уверены, что Паулюс не потерял контроля над ситуацией и остается таким же непоколебимым, как и раньше. Однако только ближайшие соратники Паулюса видели, как война оставила свой отпечаток на его характере и мышлении. Он проявлял все больше интереса к разведданным о действиях русских войск. Адамс, положив донесения разведки на верх стопки документов, невольно вызвал разочарование у командующего. Шмидт, направляясь к Паулюсу, наслаждался свежим воздухом и чувствовал себя отлично, поскольку отрыжка, которая его беспокоила, прошла.

Паулюс, слушая Шмидта, не узнавал свои собственные мысли в плане наступления. Ему казалось, что Шмидт навязывает свою волю. Паулюс понял, что война становится все более безнадежной и угрожающей. Немецкие победы в Африке, Дюнкерке, Норвегии, Греции и на востоке не принесли полного разгрома врага. Паулюс вспоминал о своих ощущениях во время летнего наступления, когда казалось, что победа неизбежна. Он принял телефонный звонок: русские вошли в наступление. Стали думать над тем, что Сталинград для целей больше не нужен.

Часть 2. Глава 14

Даренский оказался в бесплодной пустынной зоне на краю Сталинградского фронта. Песок проник во все: в пищу, воду, одежду, даже в сон. Даренский заметил, что во время отступления командиры обычно более заботливо относятся к солдатам, но здесь, в песках, царило уныние и полное безразличие. Ночевать он отправился к начальнику штаба по фамилии Бова.

Бова принял Даренского в своей хибарке из глины и навоза и угостил его водкой и помидором. Бова говорил о женщинах в Украине и на Кубани, а Даренский рассказал о своей встрече с украинкой в Киеве – очень красивой, но замужней женщиной. Так они и говорили про разных женщин. Бова весьма быстро уснул – напился. Даренский, окружённый степью и нищетой, размышлял и не мог уснуть.

Даренский получил удовлетворение от работы в штабе артиллерии, но перестал чувствовать радость от признания своих заслуг. Он часто раздражался и ругался, но не просил прощения. Несмотря на сложный характер, Даренский стал ценным сотрудником. Война показала, что он не так неполноценен, как думал раньше.

Внезапно проснулся Бова. Они вновь заговорили, но в этот раз о войне, бюрократизме, о своих семьях.

Часть 2. Глава 15

Михаил Сидорович провел три недели в изоляторе, ожидая допроса. Он размышлял о политике и о том, как помочь заключенным. Ночью у него был сердечный припадок. Он вспомнил разговор с итальянским священником, свою жену, Дзержинского, и своего умершего друга.

Мостовского повели в баню. Там он получил сводку от Ершова о ситуации на фронте и инструкции о подготовке листовки. Найдя в кармане бумагу и карандаш, сало и сахар, Мостовский испытал счастье.

Михаила Сидоровича вывели из ревира и повели в лагерное управление. Он прошел мимо кабинета коменданта и остановился перед кабинетом штурмбанфюрера Лисса, который был известен как представитель Гиммлера. Лисс впустил Мостовского в кабинет и стал говорить с ним по-русски (он был рижским немцем). Он понимал, что Михаил Сидорович не хочет разговаривать, но был вполне дружелюбен. Лисс говорил с Мостовским, как будто они были старыми знакомыми. Он утверждал, что немцы не могут победить в войне, потому что они уничтожают самих себя. Мостовский почувствовал неудобство от этих слов. И продолжал молчать. 

Лисс утверждал, что победа немцев будет одновременно и победой советских людей. Мостовского удивило, что Лисс вызвал его ночью и стал делиться своими мыслями. Лисс положил перед Мостовским написанные Иконниковым бумаги, но Мостовский не подал виду. Штурмбанфюр стал говорить по-немецки: он понимал, что записи не были сделаны рукой Мостовского. И продолжал о своём. В голове Михаила Сидоровича было много сомнений, он пытался отгонять разные мысли. И всё же Лиссу не удалось одолеть Мостовского – он не пошёл против своих. Теперь всё сказанное Штурмбанфюром было смердящей грязью. После его вернули на нары с бумагами. Спать было бессмысленно – почти утро. И он начал читать бумаги Иконникова.

Часть 2. Глава 16

Иконников размышлял о природе добра. Он задавался вопросом, существует ли единое понятие добра для всех, или же добро одного человека может быть злом для другого. Он писал, что добро не вечно и неизменно, а изменяется со временем, становясь все более узким, делясь на добро для разных групп людей. В результате этого вместо того, чтобы служить благородным целям, добро стало причиной конфликтов и насилия. Иконников видел, что добро не в природе и не в учениях, а в сердцах людей, в их добрых поступках.

Мостовский, прочитав текст, почувствовал грусть, поскольку разделял пессимизм Иконникова относительно возможности найти добро в мире. Он вспомнил свою встречу с Лиссом, который, несмотря на свою власть, страдал и не видел выхода из ситуации. Мостовский задумался о Чернецове и о ненависти гестаповца к людям, подобным ему.

Часть 2. Главы 17 и 18

Серёжа Шапошников и Катя Венгрова разговаривали о книгах. Он уходил в атаку с пехотой, а она оставалась в доме, потому что передатчик был сломан. Они видели друг друга каждый день. Вечером немцы обстреливали дом, ранены трое. Котёнок умер. Немцы продолжили наступать. Катя успокаивала себя, вспоминала дни, проведённые на службе, в доме «6/1», о Серёже, который явно был в неё влюблён. Она очень хотела увидеть его живым. Настала тишина.

Неожиданно пришёл Серёжа и сообщил, что штурм переносится – всюду немцы. Они сели вместе, взялись за руки, обнялись. Серёжа стал целовать её шею и ключицу – на большее не решался. Немного поговорив, они так и уснули в обнимку.

Утром их застали Греков и Ляхов. Первый отправил парочку вместе в штаб полка.

Часть 2. Главы 19, 20, 21 и 22

Пивоваров не смог попасть в дом «6/1», потому что связь с ним прервалась. Он хотел передать информацию о болезни командира полка – Берёзкина, но его неожиданно вызвали в штаб к комиссару дивизии, в котором и решился отчитаться о болезни. В итоге на Пивоварова повесили командование полком, а «6/1» отдали Крымову – Греков явно не справлялся.

Крымов отправился в окруженный немцами дом через сутки. Он чувствовал опасность, но и радость от того, что снова стал боевым комиссаром. Крымова поразило тело убитого красноармейца, лежащее там, хотя он уже привык к смерти. Добираться было тяжело из-за обстрелов, несколько раз приходилось даже прятаться в окопах. По прибытии стал сразу же со всеми здороваться и знакомиться. Шестидесятилетний Поляков начал угощать его свежими картофельными оладьями и докладывать обстановку. Греков же всё говорил дерзким тоном. Крымов поставил его на место.

 «Дерзость Грекова нравилась Крымову, но одновременно и сердила»

Крымов заявил, что русские всегда побеждали прусских, но его слова были встречены насмешливым смехом бойцов. Они понимали, что нынешняя ситуация не так проста, как кажется, и победа не гарантирована. Крымова всегда раздражала идеологизация истории, но сейчас, в этом доме, он внезапно почувствовал глубокую связь с богатой историей русского народа. Его поразило, что это осознание пришло к нему именно сейчас, и ему было неприятно слышать язвительное «точно» от бойцов, подчеркивающее противоречие между его патриотическим пафосом и реальностью.

Перед сном Крымов и Греков стали спорить. Во время сна первый был ранен в голову, но не смертельно. Крымов предположил, что в него мог стрелять именно Греков. Следующие два дня Крымов провёл в медсанбате, а затем был перевезён в госпиталь.

Пивоваров хотел его навестить в медсанбате, да не успел. Его удивило, что Крымова ранили в первую же ночь. После он отправился в блиндаж и завёл беседу с Глушковым. 

Последний рассказал, что Берёзкину пришло долгожданное письмо от жены, а он был не в состоянии его прочитать – только посмотрел на конверт стеклянными глазами. Иван Леонтьевич даже не улыбался, и это всех удивляло. Глушков решил прочесть письмо сам и вслух. Берёзкин отреагировал и забрал бумагу себе, начав читать. Жена и дочь Люба очень по нему скучают, очень любят и ждут встречи, рады, что он жив…рассказывают, что у них вокруг происходит. После этого Иван Леонтьевич сказал, что ему нужно как можно быстрее поправиться.

Часть 2. Главы 23 и 24

Старый Поляков беспокоился за Шапошникова и решил тайком отправиться в полк, чтобы узнать о нем новости. Греков дал ему добро, зная, что Шапошников и Катя уже уехали в Заволжье. Хотя Поляков злился на молодого солдата и даже мечтал о мести, глубоко в душе он скучал по нему. Когда они вышли из подвала, Поляков замечтался о мирной жизни, где можно было бы наслаждаться простотой и спокойствием.

В эту ночь под командованием Паулюса началось наступление в районе Сталинградского тракторного завода. Бой был без передышек. Сильнее всего действия были заметны по «6/1» и полку Берёзкина. Всё это время Климов поддерживал и подбадривал Полякова, особенно в момент, когда рядом прогремел взрыв. В яме внезапно выяснилось, что Климов перепутал руку товарища с рукой немецкого солдата. Позже все выбрались из ямы и разошлись по разным сторонам. Климов и Поляков поняли, что дома «6/1» нет. И живых там тоже нет. 

Командный пункт батальона был разрушен во время бомбежки. Берёзкин, Дыркин и телефонист оказались запертыми под обломками. Дыркин убедился, что они живы, но спастись самостоятельно было невозможно. Телефон был выведен из строя, отрезав их от внешнего мира. Несмотря на ужасную ситуацию, Берёзкин оставался крепким духом. Глушков с нечеловеческими усилиями разобрал завалы, чтобы спасти Берёзкина, Дыркина и телефониста. Березкин выбрался из-под обломков и увидел ужасную картину разрушений. Дыркин сообщил, что комиссар батальона погиб. Пивоваров обрадовался, что Берёзкин жив, и рассказал о потерях, в том числе о гибели всех в доме «6/1».

Часть 2. Главы 25, 26 и 27

Штрум с семьёй вернулся домой – в Москву. Бабушка осталась в Татарстане. Было одновременно радостно и грустно. Штрум вечно был недоволен: и незнакомцами, и Надей. Из-за последней он постоянно раздражался. Раздражала его теперь и Марья Ивановна, казавшаяся всегда самой адекватной женщиной. Дом и квартира никак не изменились – лишь стали грязными и пыльными.

«Боже мой, Боже мой, вот и все. Враг остановлен. Они вернулись в свой дом. Словно вчера была суббота, 21 июня 1941 года… Как все неизменно, как все изменилось!»

Хотя шла только вторая зима после начала войны. в квартире Штрум сразу стал вспоминать о Нине, которую не так давно тут целовал, как они искали её шпильку, вместе пили вино… Людмила же занялась хозяйством. Виктор хотел поговорить с кем-нибудь из товарищей, но всем было не до него. Он захотел обратно в Казань.

Вскоре в Академии наук собрались все ученые, которые в 41-ом были эвакуированы. Все были рады друг друга видеть, общались, обнимались, разговаривали. Чепыжин Дмитрий Петрович сказал Штруму, что читал про его недавнюю работу, и поздравил с такой замечательной идеей. Виктор был счастлив. Он хотел обсуждать это с Чепыжиным, но рядом был Алексей Алексеевич Шишаков – тот ещё надменный бык, поэтому пришлось повременить. Были там и другие учёные. Штрум хотел быть со своей работой в центре внимания.

На научном собрании обсуждалась важность науки в военное время. Ученые говорили о том, как помочь армии и о том, что Сталин доверяет им. Также поднимались вопросы перестройки научной работы. Физиков поразило, что их институт обвинили в чрезмерной теоретичности, и многие шепотом заметили, что институт отстал от реальности. ЦК партии принял решение усилить развитие физики, математики и химии. Сталин подчеркнул важность тесной связи науки с практикой и заявил, что финансирование Академии будет сохранено. Сталин выразил недовольство идеалистическими тенденциями в науке и чрезмерным почитанием западных ученых. Он заявил, что необходимо защитить российских ученых от вмешательства бюрократов и чиновников. Новости о совещании быстро разлетелись по Москве, и люди шепотом делились друг с другом впечатлениями о внешности Сталина. Все с оптимизмом ждали, что условия работы ученых изменятся к лучшему.

Четвериков был арестован, и ходили разные слухи о причине его ареста. Это напомнило о 1937 годе, когда почти ежедневно арестовывали людей. Штруму казалось, что этот кошмар остался в прошлом, но теперь страх возвращался, особенно если вспомнить политические разговоры в Казани. Чепыжин уволился. Его место занял Алексей Алексеевич. Штрум не понимал, почему не он – ему принадлежит теперь самое яркое за последние годы открытие в физике!

Следующий день. Виктор хотел начать монтаж оборудования, нужного для опытов к его теории, но сотрудники лаборатории были увлечены разговорами и сплетнями. Они были даже положительно настроены к новому начальству – Шишакову. Всё же Штрум уговорил их пройти к оборудованию. 

После работы Виктор остался с Соколовым один на один. Второй стал ругать друга, ведь он вечно выскакивает, как петух – совершенно в нём нет смирения. Так они и поссорились.

Часть 2. Глава 28

Новый заместитель директора, Ковченко, был близким соратником Шишакова и быстро получил выгоды от своей должности: квартиру, машину и звание лауреата Сталинской премии, хотя его научные заслуги были сомнительны. Ковченко занимался организационными вопросами и снабжением института. О нем говорили, что он редко появляется на работе, что свидетельствовало о его высоком положении и отсутствии необходимости в прямом руководстве. В первое время такое же мнение было и о Шишакове.

Штрум узнал, что в соседнем институте его работа пошла по рукам: все с удовольствием читают и знакомятся с новыми идеями. Студенты же просят рассказывать об этом на лекциях. Недоволен же он был тем, что на работе ему полагался с Соколовым одинаковый набор пайка, хотя у него достоинств больше, чем у Петра Лаврентьевича.

В лаборатории Виктор любил наблюдать за работой сотрудников – они занимались практикой его идей. Был там и Соколов. Он молчал. Ссора не давала Виктору заговорить с ним, хоть и хотелось. Всё же они завели разговор. Штрум понял, что все беды из-за его характера.

Часть 2. Главы 29, 30, 31

Гиммлер планировал собрание по секретным операциям Управления безопасности. Лисс получил приказ доложить о прогрессе строительства тайного объекта и проверить производство на фабриках, после чего отчитаться перед Эйхманом в Берлине. Лисс был рад возможности выйти из угнетающей атмосферы лагеря. Он вспомнил о Мостовском, который, несомненно, пытается понять причину его визита. Лисс уважал интеллект Мостовского, но быстро забыл о нем, выезжая за ворота лагеря.

Лисс осмотрел завод Фосса, где изготавливалось оборудование по заказу Управления безопасности. Он был удовлетворен качеством и точностью производства. На химической фабрике Лисс заметил отставание от плана и услышал жалобы рабочих. Однако руководство обещало своевременно выполнить заказ. Лисс ознакомился с результатами испытаний новой технологии, проведенных молодыми учеными, и был впечатлен их профессионализмом. Несмотря на желание получить одобрение своей работы, ученые не скрывали от Лисса недостатки и сомнения.

В третий день Лисс прилетел на стройку и был доволен поездкой. Погода была плохой, шел дождь. На стройплощадке Лисс осмотрел склады с оборудованием и материалы из химического объединения. Он встретился с проектировщиком Штальгангом и начальником работ фон Рейнеке. Штальганг страдал от астмы, и инженеры упрекали его за небрежение здоровьем. Они обсуждали постройки.

Лисс получил телеграмму, в которой сообщалось, что Эйхман приедет на стройку ночью. Поездка Лисса в Берлин отменилась, и он лишился планов на отдых (сначала с женой, а после с любовницей). Инженеры гадали, что заставило Лисса хмуриться, и Штальганг догадался, что Эйхман будет принимать доклад на месте.

Ночь. Лисс встретился с Эйхманом, чьи одежда и стиль отражали влияние Гиммлера. Лисс знал его ещё до революции, и заметил, что он живет спокойно и не стремится к карьере. Эйхман работал агентом и относился к людям равнодушно. После гимназии он не смог найти работу в Берлине, считая, что предпочтение отдавалось людям с «немецкой» внешностью. Его отвергли и в университете, и он был уверен, что профессора предпочитают определенный тип внешности. Эйхман считал, что в Берлине существует особая “порода” людей, которая подавляет всех остальных. Эта «порода» представляла собой космополитическую интеллигенцию, не делающую различий между национальностями. Эйхман не смог достичь успеха в Берлине, но он не голодал.

Эйхман быстро задавал вопросы о работе заводов и о людях, с которыми Лисс встретился. Лисс много пил от нервов и мечтал вернуться к изучению истории большевизма. Во время ночного осмотра газовой камеры им устроили ужин, и Эйхман съел много бутербродов, но мало пил. Утром Эйхман уехал, рассказав на прощание Лиссу, что они земляки. Лисс же уточнил, сколько евреев пойдёт на убой. Цифра его напугала и вызвала тревогу.

Лисс заметил, что вожаки были разделены на четыре типа: первые были простыми и жесткими, принимая все всерьез, включая идеалы и пропаганду. Вторые были умными циниками, которые смеялись над ошибками руководителей, но не над вождем и идеалами. На самом верху были «мастера», которые не придерживались догм и свободно судили обо всем. Лисс считал, что появление простых людей на вершине власти всегда приводило к плохим последствиям, потому что «мастера» использовали их для кровавой работы. Простые люди были народны и говорили на языке народа. Четвертый тип характеров представляли исполнители, которым было все равно на идеи и философию, но они были преданы национал-социализму и любили роскошь.

Лисс мечтал быть ближе к высшим руководителям, но он понимал, что над ними был вождь Гитлер, в котором непонятно сочетались логика и догматизм. Лисс чувствовал то же самое от Эйхмана, что и от Гитлера.

Часть 2. Глава 32

Антисемитизм проявляется разнообразно и встречается везде: от бытового уровня до государственного. Антисемитизм никогда не является целью, а лишь средством, отражающим собственные недостатки людей и общественных устройств. Ненависть к крепостному праву часто выражалась как ненависть к «жидам».

Национал-социалисты проецировали свои собственные черты на евреев, но это лишь одна из многих причин антисемитизма. Антисемитизм также корнями уходит в неспособность конкурировать с евреями, в нежелание признавать собственные ошибки и в религиозные предрассудки. Антисемитизм – явление исключительное, так как история евреев развивалась необычно. Евреи живут практически во всех странах мира, что делает их уникальным национальным меньшинством. 

Бытовой антисемитизм свидетельствует о зависти и неудаче. Общественный антисемитизм проявляется в действиях реакционных групп. Государственный антисемитизм опирается на неудачников и реакционеров и становится истребительным на последней стадии. В эпоху фашизма антисемитизм стал государственной идеей.

Часть 2. Главы 33, 34

Новые части тайно перебрасывались к Сталинградскому фронту. С северо-запада от Сталинграда формировался новый фронт, а с юга к нему шли танковые соединения. Советские войска готовились окружить немецкие дивизии в Сталинграде. Переброска войск была видна всем, но немецкие военные не понимали, что готовится наступление. Немецкие генералы не представляли себе, что советские войска могут держать оборону с такой малой силой. Сталинградское наступление было возможно только благодаря упорству защитников города.

Старуха шла мимо танков к своему дому, и всё это было частью жизни степи. Люди на войне были связаны с жителями деревень, и эта связь была непрерывной. Тишина в калмыцкой степи говорила о том, что Россия готовится к наступлению. Новиков, Харитонов, Гетманов, Неудобнов и остальные обсуждали происходящее, планы и разные внештатные ситуации. Зазвенело. Завыло. Прилетела бомба. Никто не пострадал, но всё вокруг было в пыли и дыму.

Гетманов стал расспрашивать Новикова о Крымове – правда ли тот был в плену. Но тот был лишь в окружении. Позже они стали обсуждать всё на свете, а там на машине и добрались до бригады. В целом Новиков недолюбливал Гетманова. Да и Неудобнова тоже. Стали они проверять, всё ли готово к наступлению. После Новиков отправился к Макарову – в первую бригаду. Он хотел с ним обсудить предстоящие действия. И они обсудили.

Часть 2. Главы 35, 36

Генерал Неудобнов обрадовался прибытию командира корпуса, опасаясь внезапного наступления немцев. Он понял, что страх перед властью, который царил в тылу, не имел значения на фронте. Он впервые уважал полковника Новикова. Новиков рассказывал о своих командирах, и Неудобнов подозревал, что немецкий агент выдал расположение штаба. Новиков встретил старика, который верил, что немецкие бомбы падают в его огород из-за того, что он был в плену в 15 году у немцев.

Новиков наткнулся на группу новобранцев, отдыхающих после перехода. Они выглядели как школьники, но их глаза выражали тревогу. Новиков прошёл мимо. Он испытал сострадание к ним, понимая, что они ещё юные. Встреча с ними больше всего волновала его в этот день. Вскоре Неудобнов зашёл за Новиковым.

К штабу приехали командиры артиллерийской дивизии, гаубичного полка и бригады реактивных минометов. Командир дивизии оказался пожилым и сутулым, но с весёлыми глазами. Командир гаубичного полка выглядел намного моложе. Командир бригады реактивных минометов Магид был остроумным и разговорчивым человеком. Новиков пригласил гостей в комнату, где был уже накрыт стол. Командиры выпили за успех работы и обсуждали войну. Магид был высокого мнения о реактивных минометах и хвастался своим опытом в наступлениях. Новиков заговорил о важности понимания характера командиров и рассказал о своих подчинённых. Завязался спор о том, как вести войну: насиловать волю подчинённых или руководить твердо. Магид считал, что реактивные минометы могут превосходить даже танки. Лопатин сказал, что в случае успеха все приписывают себе, а неудачу сваливают на соседа.

Еременко вызвал командование танкового корпуса и сказал, что корпус хорошо подготовлен. Новиков пожаловался, что их бомбили свои самолеты, но Еременко успокоил его. Еременко спросил Гетманова, был ли он у Хрущева, и Неудобнова, видел ли он Еременко у Тициана Петровича. Все со всем согласились. Наедине Еременко сказал Новикову:

«Вот что. Тот с Хрущевым работал, тот с Тицианом Петровичем, а ты, сукин сын, солдатская кость, – помни, ты корпус в прорыв поведешь»

Часть 2. Глава 37

Крымов приехал из госпиталя и отправился к начальнику политуправления Тощееву, чтобы доложить о своей поездке в Сталинград. Тощеев отказался слушать доклад и попросил написать докладную. Крымов попытался оформить свои документы, но его возвращение из Сталинграда никого не интересовало. Комиссар поделился с Крымовым последними новостями. После Крымов дооформил все документы, а уже вечером, сидя у себя, написал докладную. Затем же стал думать о той ночи, когда явно Греков стрелял в него. Злобы у Крымова не было.

Тощеев не мог принять Крымова, поэтому поручил встречу Огибалову. Огибалов сказал, что доклад Крымова отменен. Оказалось, что Греков убит, ему хотели дать героя СССР посмертно, но после новых обстоятельств это дело закроют. Крымов решил отложить посещение Особого отдела, где его ждали, до своего возвращения.

Часть 2. Главы 38 и 39

В Бекетовке решили провести торжественное заседание в честь 25-летия Октябрьской революции. Партийные руководители области отправились на заседание через дубовую рощу. По дороге шли танки и артиллерия. Степь была изрыта войной, а по Волге двигался лед. Красноармейцы ждали переправы на открытой железной барже в холодный ветер. Лед нес от сталинградского берега войну. 

Старик на барже рассказал Лактионову, что матроса вырубили из льда. Лактионов спросил, как немцы бомбят их. Старик выругал немцев. На берегу красноармейцы смотрели на партийных руководителей, как на рыб в аквариуме. Партийные руководители поехали на празднование Октябрьской революции. Крымов приехал на празднование с представителями 64-й армии; он сильно волновался и тяжело вздыхал.

Крымов хотел поговорить с Пряхиным, но не смог из-за суеты. Пряхин казался холодным и безразличным. Крымов встретил генералов и ощутил дух первых лет революции. Началось заседание, на котором Пряхин произнес доклад о работе областных предприятий. Пряхин казался отчужденным и не связывал свое выступление с войной. Позже между ним и Крымовым началась дискуссия.

Крымов отправился сразу после заседания на СталГРЭС, которая выглядела после бомбардировки весьма зловеще. Здесь он хотел встретиться со Спиридоновым. И встретился. Степан Фёдорович с другом узнал своего товарища, но был весьма рад. Они стали обниматься и обмениваться новостями; а там и выпили. Заночевал Крымов тоже тут – среди друга и людей, оставшихся без крова. Ночью он думал о всяком: о Ленине, о партии, мнениях, Грекове…

Часть 2. Глава 40

С допроса у Лисса прошло более недели. Мостовского повели в баню, где он встретил бригадного комиссара Осипова. Осипов рассказал Мостовскому, что его хотят обработать, чтобы получить информацию о партии. Осипов также рассказал, что им удалось связаться с рабочими на заводе и получить оружие. Осипов рассказал Мостовскому, что Ершова увезли в Бухенвальд. Это было решение партии, так как Ершов не подчинялся центру. 

Мостовскому стало страшно, он подумал, что Лисс говорил правду о своих намерениях. Он подчинился решению партии и вытащил из кармана листовки. Осипов сказал, что Иконникова казнили. Мостовский расклеил свои листовки о Сталинградском сражении.

Часть 2. Главы 41 и 42

В архиве гестапо были найдены материалы о подпольной организации в концентрационном лагере. В деле сообщалось, что участники были казнены и сожжены в крематории. Первым в списке стоял Мостовой.

В общежитии зондеркоманды были созданы хорошие условия. Солдат Розе дежурил у смотрового окошечка газовой камеры и наблюдал за дантистами. Розе не нравилась его работа, не нравилось наблюдать за евреями в газовой камере, а почёт и вовсе волновал. Он получал от зубного врача золотые коронки и передавал их жене. Считал, что политика Гитлера позволяет жить ему и его семье лучше.

Часть 2. Глава 43

Хмельков ужасался своей работе и боялся Жученко, который казался ему уродливым. Хмельков не хотел жить ради женщин и алкоголя, он хотел жить ради жизни. 

Он считал себя человеком, а Жученко уродом. Но он понимал, что в фашистской Германии быть человеком было трудно.

Часть 2. Глава 44

Кальтлуфт, начальник объекта и командир зандеркоманды, был дисциплинированным и любил работать. Он был строг к подчиненным и не любил тратить время впустую. Он мечтал жить в деревне, но судьба повела его по другому пути. Он стал начальником зондеркоманды в лагере уничтожения. Если бы он стоял перед судом, то рассказал бы о том, как судьба сделала его палачом.

Тоталитарное государство может ограничивать волю человека, но у каждого человека есть свобода и воля. Кальтлуфт сам стал жертвой фашистского режима, но при этом совершал преступления. Он виновен в смерти людей, он это признаёт.

Часть 2. Главы 45, 46

Поезд прибыл на станцию. Люди вышли из вагонов и сбились в кучи. Эсэсовцы шли по платформе, не обращая внимания на прибывших. Люди в синих комбинезонах организовали толпу и повели себя в баню, обмениваясь смесью русских, немецких, еврейских, польских и украинских слов.

Они прибыли в лагерь. Над городом стоял туман и дымили фабрики. Оркестр заиграл музыку, которая вызвала у людей чувство жизни и горечи. Музыка оборвалась, когда из ворот выехал офицер-эсэсовец и дал команду «стой!». Он стал отбирать народ и выяснять, есть ли среди них врачи. Никто не отзывался. Задав ещё вопросы, он отобрал тридцать человек и забрал их. Остальных загнали за ворота. Кто-то из них будет работать, а кто-то пойдёт на убой.

Часть 2. Главы 47, 48, 49

Софья Осиповна шла по лагерю, держа за руку Давида. Рядом шли другие люди, среди них была Муся Борисовна, которую считали святой. Смерть стала частью их жизни, она приходила к ним и уводила их с собой. Софья Осиповна услышала музыку, которая напомнила ей о ее прожитой жизни и заставила ее почувствовать близость смерти. Ради Давида она не призналась, что является хирургам – она просто не могла его бросить. Теперь она успокаивала мальчика как могла, ободряла его, хоть и понимала, что их ждёт.

Софья Осиповна поцеловала Давида и сказала, что они добрались до бани. Люди раздевались в предбаннике. Софья Осиповна почувствовала удивительное ощущение единения с народом, когда увидела голые тела людей. Она поняла, что она — часть этого народа. Люди вокруг шутили, разговаривали, подбадривали друг друга. Были и те, кто кричал, что их убьют. Появились офицеры и повели всех в газовую камеру. 

Давид шёл медленно. Вокруг были те знакомые лица из вагона. Наконец все они подошли к стене впритык. Софья Осиповна крепко держала Давида рукой. Люди двигались в камере хаотично, медленно и быстро. Дверь закрылась. Заработал вентилятор. Помещение наполнилось сладковатых запахом. Все стали выбиваться из сил. Давид встретился взглядом с Розе, стоявшим за дверью с волчьими глазами. У мальчика не было сил спросить о нём у Софьи Осиповны. Он умер первым. Софья Осиповна, подумав, что стала матерью, тоже умерла.

Часть 2. Глава 50

Смерть лишает нас свободы, отключая нас от мира. Когда человек умирает, его личная вселенная, та, которую он видел своими глазами и чувствовал своим сердцем, исчезает, оставляя только ту, что существует независимо от него. 

Счастье и свобода – это то, что делает каждого человека неповторимым, особенным, уникальным. 

Часть 2. Главы 50, 51

Семенов, попавший в плен, был отправлен в лагерь для военнопленных на поезде. Голод, подобно воде, становится разрушительной силой, уничтожающей тело и душу. Государство может искусственно вызвать голод, как это произошло в Ленинграде во время блокады или в лагерях для военнопленных.

Семенова, бывшего в бессознательном состоянии, вытащили из вагона и отправили в деревню. Старуха не хотела его пускать в хату, но Христя Чуняк дала ему молока. Семенова вырвало, он боялся, что его выгонят из хаты. Христя Чуняк почистила пол и помыла Семенова. Она положила его на печку и накрыла одеялом. Семенова мучили боли в теле, но он чувствовал, что мир оказался полон еды. И стал идти на поправку, а там и помогать тёте Христе по хозяйству. Другим людям он старался не попадаться на глаза, так как боялся вновь оказаться в лагере и в голоде. По ночам даже плакал. Тётя Христя не боялась того, что у неё прячется бывший пленный – таких в деревне много, да и всегда можно сказать, что он её племянник.

Часть 2. Главы 52, 53, 54, 55, 56, 57

Штрума радовал широкий интерес к его работе среди учёных (не только физиков, но и математиков с химиками). Он выступил с докладом в Академии; его работу выдвинули на Сталинскую премию. Штруму позвонили коллеги, чтобы поздравить его с успехом. Они говорили о значимости его работы и сравнивали ее с трудами великих ученых.

Он рассказывал об этом Людмиле, но она думала только о Толе и о том, что уже поздно, а Нади нет дома. Они немного поспорили.

Штрум услышал от Соколова, что Шишаков собрал у себя в гостях некоторых работников института, включая заведующего отделом науки ЦК. Штрум беспокоился, что его работа может вызвать негативную реакцию, поскольку оказалось, что некоторые считают ее противоречащей ленинским взглядам на природу материи. Соколов поделился с Штрумом своими опасениями, что его работу могут использовать в качестве «козла отпущения» в рамках кампании за партийность науки. От Савостьянова выяснилось, что некоторые во вчерашней компании считают, что все достижения Виктора только благодаря тому, что он еврей, да и в каждой работе есть дух иудаизма. В глубине души это задело Штрума, как и то, что его не позвали на вечер. Позже он пошёл ругаться в отдел кадров: Вайспапир не хотели возвращать из Казани, Ландесмана не переводили в его лабораторию, а Лошакову и вовсе увольняют. Он ничего путного не добился.

Ночью Виктор заполнял анкету для работы. Тут он стал сомневаться во всём: в своей жизни, фамилии, предках, дате рождения… множество вопросов крутилось у него в голове. Пятая строка содержала вопрос о национальности. Тогда ещё не было известно, что вокруг этого, казалось бы, обычного вопроса будут сгущаться мрачные страсти, страх, злоба и безысходность…

«И вдруг, возможно, война сделала это, он усомнился в действительности бездны между справедливым советским вопросом о социальном происхождении и кровавым вопросом немцев о национальности»

Следующие вопросы тоже не радовали: есть ли осуждённые родственники, есть ли те, кто живёт заграницей…А таких у Штрума было не меньше, чем научных работ. И что? Теперь он чужак, которому нужно на свалку? А ведь он нужен науке, он готов всё отдать ради Родины.

Утром Штрум отправился к Алексею Алексеевичу и стал высказывать претензии в сторону отдела кадров: нужно вернуть Вайспапир, не увольнять Лошакову и принять Ландесмана. И отметил, что всё это крутится только вокруг людей, носящих еврейские фамилии. Шишаков, перестав улыбаться, стал высказывать враждебное отношение к работе Штрума. Штрум ответил Шишакову, что физике нет дела до философии, и что логика математических выводов сильнее, чем логика Энгельса и Ленина. Он также сказал, что вынужден будет уйти из института, если не изменится обстановка. Штрум чувствовал себя сильным, но в то же время беспокоился о последствиях своего разговора с Шишаковым. Рассказав всё это Людмиле, он расстроился: она его не поддержала.

Зато Людмила рассказала, что видела, как Надя целуется с каким-то военным, когда нарушает комендантский час. Ночью они расспросили дочь. Выяснилось, что её ухажёр – студент школы Лейтенантов по имени Андрей Ломов. Виктор был охвачен отцовской тревогой, Людмила же понимала, что дочь ей всё расскажет наедине. Надя рассказала Людмиле Николаевне о своей компании и о Ломове позже, но отказывалась говорить о нем подробно. Людмила задумалась, является ли это началом серьезных отношений или все забудется через несколько недель.

Днём Людмила получила письмо от матери. Александра Вадимовна писала о том, что судьба Серёжи, Веры и Степана Фёдоровича неизвестна, у Жени много проблем, а о себе женщина ничего не писала. В то же время Людмила волновалась за Виктора Павловича, который поссорился с Шишаковым. Она считала, что Виктор Павлович эгоистичен и готов жертвует всем ради собственного удовольствия. Однако она заметила, что он волновался за Надю, и задумалась, мог ли он так же волноваться за Толю.

В это же время Штрум был в институте. Ещё ночью он задумался о том, что сможет без научной работы, поэтому нужно помириться с Алексеем Алексеевичем. Последний же не горел желанием общаться. В лаборатории же уже все знали о вчерашнем конфликте. Позже Марья Ивановна (жена Соколова), будучи с Виктором наедине, рассказала, что дирекция и партийная организации ополчились против него, назвав произошедшее «политической антисоветской истерикой». А от Мадьярова, который высказывал подозрения против Каримова и его возможных доносах, ничего не было слышно, письма на его имя возвращались обратно почтой. Виктор был благодарен ей за то, что она рассказала ему столько новостей.

Часть 2. Главы 58, 59, 60

Даренский всё ещё был в калмыцкой степи и тосковал по дому. Еда была скудной, а условия жизни тяжелыми. Он мечтал о бане, о чистой одежде и вкусном супе. Постепенно Даренский стал замечать у себя сильный зуд, который усиливался ночью – вши. Все вокруг тоже от них мучались, поскольку были проблемы с посещением бани: не хватало воды.

Даренский провел день на позициях артиллерийского дивизиона. Ему не нравилось хорошее настроение командира, и он пошел на огневые позиции первой батареи. Над пустыней взошла огромная луна, которая осветила ночной пейзаж. Даренский задумался о том, что эта же луна видела многие исторические события. Позже он услышал разговор двух красноармейцев о жизни в тылу. Они жаловались на письма своих жён о тяжелых условиях жизни. Один из артиллеристов сказал, что его жена болеет и не может поднимать тяжести. Другой красноармеец отметил, что женщины просто не понимают, как тяжело живут мужчины на фронте.

Всё затихло. Даренский пережил огневой налет и испытал отчаяние за судьбу России. Но в ту же ночь началось наступление советских войск, решавшее судьбу Сталинградского сражения. Даренскому предложили выехать в танковый корпус Новикова и информировать Генеральный штаб о боевых действиях.

Часть 2. Глава 61

Сталинградская ГРЭС снова подверглась вражескому налету. Спиридонов, директор станции, был настолько потрясен, что у него сильно дрожали руки. Он пил водку, чтобы успокоиться. Рабочих эвакуировали на левый берег Волги, а руководителей станции оставили ждать разрешения на отъезд. Вера, дочь Степана Фёдоровича, осталась на барже, оборудованной под жилье, и писала отцу, что с ней все в порядке. 

Степан Фёдорович волновался за дочь и хотел перебраться к ней, но Москва не давала разрешения на отъезд. В итоге, Спиридонов и Камышов, главный инженер, решили уйти со станции, так как их там уже не было нужно. Старик Андреев, уже немолодой рабочий, отказался уехать и остался на разрушенной станции. Спиридонов и Камышов уехали 18 ноября, за день до начала советского наступления. Степан Фёдорович очень переживал, что его уход может восприниматься как трусость и дезертирство.

Часть 2. Главы 62, 63, 64

Вера родила сына на барже. Она лежала в трюме, окруженная другими женщинами и детьми. Ей казалось, что ее мысли и чувства изменились с рождением ребенка. Она думала о Викторове и хотела, чтобы летчики передали ему известие о рождении сына. Женщины заходили к ней, плакали и улыбались ребенку, не нужно было слов, чтобы понять их чувства.

Все вопросы к Вере были связаны с ее способностью заботиться о ребенке. На третий день после родов к ней пришел отец. Он был уставшим, и его лицо впервые обратилось не к Вере, а к новорожденному сыну. Старик Андреев похвалил Веру за рождение сына в таких тяжелых условиях. Степан Фёдорович решил остаться на барже и помочь дочери, а затем отправился в обком партии, чтобы добыть еду для них.

В трюме было очень холодно, и люди сидели, закутанные в одежду. Вера чувствовала отчаяние, думала о войне и о том, что Викторов может быть далеко. Вдруг кто-то начал читать сообщение Совинформбюро о наступлении советских войск. Люди плакали, ощущая связь с бойцами на фронте. Вера плакала и думала о том, что Викторов скоро придет к ней.

Немцы сбили двух лётчиков. Одним из них оказался лейтенант Викторов.

Часть третья. Главы 1, 2, 3, 4, 5, 6

Крымов был вызван на командный пункт 64-й армии, но член Военного совета отказался его принять. Крымов был разочарован и пошел к редакции армейской газеты. Он вспомнил о Жене, о Спиридонове и о своих мыслях перед этим бессмысленным визитом. Его остановил штабной работник и завел в комнату, где Крымова заставили сдать оружие и документы. Крымов был растерян и не понимал, что происходит.

Фронтовой Особый отдел, левый берег Волги. Идёт допрос Крымова: кем он завербован? Крымова избили, а затем посадили в каталажку. Он был в отчаянии и ярости, он не мог понять, как с ним могло так случиться; вспомнил свою жизнь коммуниста и свою роль в революции. Он не мог принять тот факт, что он лишен свободы. Он хотел обратиться к Сталину, к Щербакову, но чувствовал бессилие – был один, брошенный всеми. Он ненавидел особиста, который его избил, и в нем узнавал самого себя, того Крымова, который когда-то мечтал о светлом будущем.

Крымов чувствовал себя невинным, но в то же время ощущал безысходность своего положения. Он хотел выйти на улицу, но он был лишен свободы. Часовой жаловался Крымову, что все одиночки заняты, а в общую камеру его сажать было нельзя. В итоге для него одну освободили. Затем же отправили в караульное помещение. Утром вернули в одиночную камеру, а там посадили в кузов полуторки и отправили на аэродром в Ленинск.

Крымова привезли в серое лубянское ущелье. Его раздели; осмотрел врач, ощупывая его тело. Крымов думал о войне, о погибших солдатах, о своих боевых действиях, но врач спокойно продолжал осмотр. Затем Крымова сфотографировали, сняли отпечатки пальцев. В голове Крымова крутились тысячи мыслей. Он терял себя. Перестал чувствовать себя тем Крымовым, каким был. Его отвели в камеру, где уже сидели люди – трое.  Один был массивный — Каценеленбоген, второй, Дрелинг, – старый, а третий, Боголеев, – добрый. Крымову сказали, что часовой смотрит в глазок, и надо молчать. Но они просто общались шёпотом. Старик с курчавыми волосами поприветствовал Крымова и спросил, откуда он. Крымов сказал, что из Сталинграда. Всем было радостно видеть участника героической обороны. Одного вызвали на допрос. Остальные готовились ко сну. Боголеев рассказывал Крымову о себе и остальных. Старик уже более 20 лет скитается по лагерям. На допрос сейчас ушёл Каценеленбоген – конферансье из Москвы. Боголеев же был экспертом музейного фонда, искусствовед он.

Крымов вспоминал о Лубянке, о тайне, которую она хранила. Многих людей там убивали, а их родным сообщали, что они осуждены на десять лет без права переписки. В письмах из лагерей не было ни слова о жестокости следствия. Особо страшно было ходить по Лубянке и Комсомольским переулкам в летние ночи 1937 года.

Когда-то здесь был Митя Шапошников, брат Евгении Николаевны. Был тут и Абарчукк, первый муж Людмилы Шапошниковой, которого также арестовали и заставили дать ложные показания. Крымов знал, как создаются подобные дела. А теперь и с ним произошло то же самое.

«Он впервые ясно понял, насколько страшны дела, творящиеся на Лубянке»

Так прошло несколько дней, а на допрос его так и не вызвали. Отсутствие свободы сильно ударило по Крымову. Боголеев читал ему стихи, философствовал, поддерживал разговоры; боялся допросов – после них он возвращался и выглядел маленьким и худеньким старикашкой. Дрелинг часто из-за него был раздражённым. Крымов иногда спорил с последним. Каценеленбоген же нравился Крымову, иногда они тоже болтали. У них были даже общие знакомые. В одну из ночей у Каценеленбогена случился сердечный припадок.

Часть 3. Глава 7

Сталинградская операция, в ходе которой немецкие войска были окружены, считается гениальной. Однако сама по себе идея окружения вражеских сил не нова. Успех Сталинградского наступления обусловлен не только этим древним принципом, но и умелым руководством. Организаторы операции правильно выбрали время и место, подготовили войска, а также обеспечили взаимодействие трех фронтов. Военные принципы не являются новыми изобретениями полководцев, а являются проявлением природных законов, известных еще в древности. Точно так же и в технике, человек не изобретает новые принципы, а использует существующие, подобные природой. 

Великие научные открытия (например, открытия Галилея, Ньютона, Эйнштейна), делают человека более мудрым, чем природа, а все остальные открытия являются лишь применением природных законов. Военное искусство также не исключение и использует уже существующие принципы, а не изобретает их. Поэтому называть генерала гением неверно.

Часть 3. Главы 8, 9, 10

Наступление советских войск под Сталинградом началось 19 ноября 1942 года. Мощная артиллерийская подготовка длилась 80 минут, а затем в атаку пошли пехота и танки. К вечеру советские войска продвинулись на 60 километров в тыл 3-й румынской армии. На следующий день, 20 ноября, началось наступление войск, расположенных на юге от Сталинграда.

Новиков проснулся рано утром перед наступлением. Он поговорил с Неудобновым о связи, посмотрел на карту и попросил Вершкова подготовить его танк. Выехав на НП, он осмотрел танки и вспомнил о молодых солдатах, которых посылали на войну. Новиков чувствовал себя ответственным за их жизни. Он понял, что Гетманов доверяет ему и верит в него.

Тишина стояла плотно, но вдруг ее разорвал грохот артиллерийской канонады. Земля дрожала, дома трещали, животные в панике бежали. На небе появился дым от разрывов снарядов. Затем зазвучали моторы советских самолетов. На небе начался воздушный бой.

Новиков не думал о смерти, он чувствовал ее близость. Тишина перед атакой была невыносимой. Гетманов волновался и ждал команды от Новикова. Новиков же медлил, он хотел убедиться, что артиллерия замолчала. Пётр Петрович боялся потерять танки, хотя он и понимал, что его страх не соответствует его должности полковника. Он хотел уничтожить немецкие батареи, чтобы сохранить танки, но также он боялся ответа командования. В конце концов, он взял на себя ответственность за атаку.

Часть 3. Глава 11

В напряженной тишине Кремля Сталин ожидал донесения о ходе операции под Сталинградом. Его мысли блуждали от Гитлера, чьи планы он старался предугадать, к союзникам, с которыми у него были сложные отношения, и даже к Троцкому, чье имя всплыло в памяти как напоминание о былом противостоянии. В этот момент на Сталина обрушилась ответственность за судьбу страны и мира. Он думал о победе над нацизмом, о будущем Советского Союза и о судьбе многочисленных народов, оказавшихся в центре исторической бури. 

Сталин, нетерпеливо ожидая сведений о движении танков, дал строгий приказ Еременко о немедленном наступлении. Но Еременко столкнулся с промедлением Толбухина, который ссылался на неподавляемые артиллерийские батареи противника. Раздраженный медлительностью Толбухина, Еременко отдал приказ о начале атаки. Новиков, предчувствуя неминуемый приказ Толбухина, принял решение и отдал команду на наступление танков.

Часть 3. Главы 12, 13

Советские войска начали наступление с юга от Сталинграда, окружив 4-ю румынскую армию. Танки продвинулись к Калачу, создавая угрозу для коммуникаций армии Паулюса. В это время советские войска с севера также продвинулись к Калачу, и к 21 ноября окружение 6-й и 4-й танковой армий немецких войск стало реальностью. Новиков, в отличие от предыдущих боев, не медлил с атакой и приказал всем машинам включить свет, чтобы сбить противника с толку.

Советские танки продвинулись к Калачу и окружили 6-ю и 4-ю танковую армии немецких войск. К 23 ноября окружение было завершено. Паулюс сообщил о критической ситуации и попросил разрешения отступить, но Гитлер приказал называть занятый район «Сталинградской крепостью». 

Цейцлер сообщил Вейхсу, что убедил Гитлера отдать приказ о выходе 6-й армии из окружения. Но в это время связь с 6-й армией была прервана. Вейхс решил отдать приказ о деблокировании под собственную ответственность, но в это время получил радиограмму от Гитлера, в которой он приказывал оставаться на месте и обещал деблокирование. Гитлер решил судьбу 6-й армии, приговорив ее к гибели.

Советские танки, продвинувшиеся с трех фронтов, встретились в Калаче. Танкисты, уставшие от сточасового боя, радовались победе и встрече с товарищами. Они выпили водки и съели колбасу, ощущая радость от соединения сил.

Часть 3. Глава 14

Новиков получил донесение о соединении частей у Калача. Он чувствовал гордость за свой корпус, который выполнил задачу без потерь. Гетманов выразил ему свою благодарность, но Новиков отметил, что не все командиры повели себя так же отлично, как Карпов. При этом Пётр Петрович заставил ждать самого Сталина 8 минут!

Несмотря на похвалу, Новиков думал о Евгении Николаевне. Он понял, что любит её по-настоящему.

Часть 3. Главы 15 и 16

Сталин услышал доклад Василевского об окружении немецких войск под Сталинградом. Он чувствовал торжество и спокойствие победителя. Он мечтал о своей семье, о мирной жизни в далеком деревне. Но вдруг он произнес грозные слова о неминуемой гибели врага, и Поскребышев почувствовал холод в душе.

Успешное наступление советских войск под Сталинградом устранило разрывы в линии обороны и создало чувство единства и целостности у советских солдат. В то же время, немецкие солдаты, оказавшиеся в окружении, испытывали отчуждение и одиночество. Толстой считал, что полное окружение армии невозможно, но современная война доказала, что это возможно.

Окружение в войне 1941–1945 годов стало реальностью благодаря подвижности окружающих войск и неподвижности окруженных армий, лишенных возможности организовать тыл. Окруженные солдаты теряют связь с цивилизацией и пересматривают свои взгляды на войну и политику. Победители же, ощущая свою силу, не замечают этого переосмысления. Сталинградское окружение стало переломным моментом войны, но спор между народом и государством о судьбе человека продолжался. 

Часть 3. Глава 17

Гитлер, одинокий и раздраженный, гулял в лесу, мечтая о мирных красотах природы. Он злился на Сталина, которого считал глупым и хитрым, и на своих окружающих, которые не понимали его величия. Он, не веря в поражение, уверял себя, что все еще может выправить. 

Гитлер боялся одиночества и нищеты, он не терпел тех, кто оставался великим даже в бессилии. Чувствуя себя не в своей стихии, он оказался один в лесу. Он почувствовал ужас перед людьми, которых он превратил в орудие своей власти. Мысль о печах Освенцима вызвала в нем человеческий ужас.

Часть 3. Главы 18 и 19

Далее автор сомневается, нужно ли рассказывать о негативных сторонах поведения сталинградских генералов после победы, о их алкоголизме, зависти и ссорах. Он решает не скрывать правду и описывает тихую ночь после боя, когда Чуйков выходит из блиндажа и слышит пение и музыку с Волги. Он чувствует грусть и спокойствие.

Красноармейцы в землянке пировали, радуясь победе над немцами. Они выпили водки, съели хлеб, и в их головах с необычайной ясностью всплывали воспоминания о прошлом, о семье, о доме и о свершившейся победе.

Часть 3. Глава 20

Эвакуированные москвичи ждали возвращения домой и мечтали вырваться из эвакуации, хотя год назад они с ужасом бежали из Москвы. Их сознание изменилось благодаря победам Красной Армии и уверенности в русской силе. Совинформбюро сообщало о новых успехах на фронте, что подкрепляло их надежду на скорое освобождение.

Сталинградская битва стала переломным моментом, изменившим не только ход войны, но и сознание советского народа. Победа под Москвой подорвала миф о немецком превосходстве, а Сталинград заставил русских заново взглянуть на свою историю и идентичность. Процесс переосмысления начался еще до войны, но был ускорен военными событиями. Победа под Сталинградом вывела на первый план национальное сознание, ставшее основой нового советского государства. Послевоенное время ознаменовалось использованием этого самосознания в идеологии и политике СССР.

Часть 3. Главы 21, 22, 23

В стенной газете Института физики появилась статья, восхваляющая роль науки в СССР и патриотический подъем среди ученых. В то же время статья осуждает «отдельные элементы», которые не разделяют общие ценности, противопоставляют себя коллективу и пропагандируют «чуждые, несоветские взгляды». Подразумевался, конечно же, Штрум.

Соколов восхищался спокойствием Штрума, но тот оставался равнодушным к похвале. Соколов рассказал о плохом самочувствии Анны Степановны после чтения стенной газеты, но Штрум не задал вопросов о содержании статьи. Уходя из лаборатории, Штрум прочел статью и испугался ее содержания. Ему показалось, что государство следит за ним и готово раздавить. Штрум чувствовал себя одиноким и отчужденным от окружающих. События в стране, связанные со Сталинградом, его не трогали. Он об этом не думал.

После публикации статьи в стенгазете, Штрум стал чувствовать себя отчужденным от коллег. Они не здоровались с ним или делали вид, что не замечают. Штрум вел счет всем этим «знакам внимания», ощущая растущую изоляцию. Дома он спрашивал жену о звонках и письмах, особенно волнуясь о письмах от Мадьярова, но было пусто. В семье, казалось, никто не думал о его проблемах. Это не так: Людмила очень беспокоилась, но не показывала этого.

Севастьянов умолял Виктора написать письмо с покаянием. Соколов затем попросил выступить на учёном совете и покаяться там, признать, что ошибся. Но Штрум не хотел ни писать, ни выступать. Ночью он, конечно, попробовал написать письмо, но всё же разорвал его. Невидимая сила на него давила. И чисто для себя он написал письмо, но спрятал.

К Людмиле неожиданно приехала сестра Женя. Первая сразу же стала обо всём рассказывать: о муже, о Наде, … 

Женя рассказала Людмиле о своей жизни в Куйбышеве и о своих знакомых. Она упомянула о Спиридонове, о Вере с ребенком, о Шарогородском, о Лимонове и о Женни Генриховне. Сестры поделились печальными и радостными новостями о своих родных и друзьях. Женя сказала, что приехала в Москву, потому что ее Крымов арестован и сидит на Лубянке, из-за этого её даже допрашивали, взяли подписку. После Женя сказала, что у Людмилы тяжёлый характер. Людмила же предположила, что Новиков мог повлиять на судьбу Крымова: Женя как-то рассказала Петру Петровичу, что её бывший муж восторгался статьёй Троцкого.

Если до этого все мысли Жени были о Новикове, то теперь только о Крымове. Она даже не поехала к Петру Петровичу, хоть ей и дали разрешение. Вместо этого Женя написала ему письмо. Теперь же она ждёт от него ответ, который сообщит об окончательном разрыве. Женя понимала, что сама упустила своё счастье.

Часть 3. Глава 24

Женя, проходя по Кузнецкому мосту, вспомнила о своей прошлой жизни. Она увидела здание на Лубянке и подумала о Николае Григорьевиче. Она пришла в приемную на Лубянке, которая выглядела обыкновенно и не соответствовала величию здания. Она увидела в приемной разных людей и подумала, что у всех у них есть что-то общее в выражении лица. Ей сообщили, что передача не разрешена, так как следствие не закончено. Люди в очереди к окошечку выглядели подавленными и отчаявшимися. Когда окошечко закрылось на перерыв, все сели на диваны и стулья. Среди очереди были школьницы, матери, жёны, иностранцы… разных национальностей. Женя подслушивала их разговоры.

Наконец её позвали к окошечку. Ей дали опросный лист и сказали прийти за ответом завтра. Она чувствовала себя отчужденной от всего, что было в ее жизни до ареста Николая Григорьевича. Женя надеялась, что как-нибудь Крымов узнает, что она тут – ему же будет легче.

Часть 3. Главы 25, 26, 27, 28

Штрум приехал в гости к Чепыжину – это давало ему ощущение подъёма. Дмитрий Петрович сообщил, что войне скоро конец и что Гитлеру точно капут. Виктор поделился своими проблемами, рассказал, что завтра на совете учёные его порешают точно. Чепыжин же считал, что Штрума теперь «носят на золотом блюде», так что можно не беспокоиться, да и он двигает науку вперёд – ценный кадр! Затем они философствовали.

«Наукой должны заниматься в наше время люди великой души, пророки, святые!  А науку делают деловые таланты, шахматные этюдисты, спортсмены. Не ведают, что творят»

Домой Виктор вернулся поздно. Утром он неожиданно узнал, что у них гостит Женя. Ещё сильнее он удивился, когда узнал о цели приезда женщины – Крымов арестован. В глубине души Штрум был рад, что он не один столкнулся с жизненными трудностями.

В одиннадцать начался учёный совет. Штрум решил не идти, но письмо с извинениями держал в кармане. Он о многом думал: о себе, о репрессированных родственниках, о смерти сына под Сталинградом, о Крымове… и решил всё же поехать на совет – он ещё успевал, он хотел поделиться своими мыслями. Внезапно снова разделся – передумал. Стал думать о матери. Людмила не оценила его поступок, поскольку нельзя же думать только о себе – а что ж теперь будет? Женя сделала ей замечание. Штрум сказал женщинам, что Крымов точно не виноват – виновата система. И стал поддерживать Женю.

Кто-то позвонил в дверь. Штрум встретил Марью Ивановну, расстроенную из-за того, что он не поехал на совет, и понял, что все время бессознательно чувствовал ее отсутствие. Он радовался ее присутствию и перестал ощущать одиночество; понял, что влюблён. Сама Марья Ивановна покраснела и сидела во время обеда как воробушек. Наедине Женя сказала Виктору, что «барынька влюблена в вас, как кошка». Из школы пришла Надя. Она выразила восторг из-за пришедшей Марьи Ивановны (даже сказала, что до чего она чудесна – сама б на ней женилась).

Штрум решил проводить Марью Ивановну, предложил ей посетить сад, в котором они недавно разговаривали. Она же торопилась домой – скоро должен прийти Соколов. Но всё же согласилась немного посидеть. Они понимали, что их отношения изменят их жизнь и жизнь всех вокруг. Он осознавал неизбежность смуты и страданий для всех вовлеченных. Он понимал, что потерял душевный покой навсегда. Марья Ивановна сказала, что она больше не будет встречаться с ним, потому что она дала слово Петру Лаврентьевичу. Она боялась за его жизнь. Штрум поцеловал ей руки. Затем она ушла не оглядываясь. Вместе с Машей ушло его счастье.

Настал следующий день. Савостьянов позвонил Виктору и рассказал, что все проголосовали единогласно на совете, поэтому резолюция была вынесена. Если бы Штрум пошёл туда, то это бы повлияло на решение. Лошакову, как и хотели, уволили. Виктор весь день ждал звонков от бывших коллег и хотел узнать, за что голосовал Соколов. Но никто не позвонил.

Часть 3. Главы 29, 30

Даренский ехал по дороге наступления и видел следы разгрома немецких войск: сожженные танки, тела убитых и толпы пленных. Он чувствовал смешанные эмоции: жалость к румынам и итальянцам, презрение к венграм, финнам и немцам, и ужас перед пленными немцами, которые шли в оборванной одежде и с признаками отморожения. Он видел в этом возмездие. У советских людей, особенно солдат, чувство гордости и счастья перехватывало дыхание.

Даренский приехал в штаб танкового корпуса, где встретился с Новиковым. Они обсуждали ход войны и стратегические планы. Новиков был уверен в победе и считался танк Т-34 главным оружием войны. Даренский рассказал Новикову о событиях на Кавказе и о перехваченных переговорах между Гитлером и Паулюсом. Позже стали обсуждать личное, а также пить водку с Гетмановым. Новиков предложил Даренскому перейти к нему в штаб – замещать генерала Неудобнова.

Часть 3. Глава 31

Александра Владимировна получила письма от своих дочерей и внучки, в которых они просили ее приехать. Вера писала о проблемах с работой у ее отца, Степана Федоровича, и о переезде в Сталинград. Она также писала о своем сыне и о том, что ее жизнь сейчас сложна. В конце письма она умоляла бабушку приехать, чтобы помочь ей.

Людмила написала матери письмо о своем неведении в жизни и о плохих отношениях с мужем, Виктором. Она чувствовала себя ненужной и не счастливой. Она также писала о том, что дочь, Надя, стала скрытной и не делится с ней своей жизнью.

В письме к матери Женя, не вдаваясь в подробности, намекала на серьезные проблемы, с которыми столкнулась. Она просила маму приехать в Куйбышев. В письме упоминался Лимонов, но Женя не объяснила, как Александра Владимировна могла бы с ним встретиться, учитывая, что мужчина уехал в Самарканд. Мать, прочитав письмо, сразу поняла, что у дочери серьезные неприятности.

Все три дочери писали о здоровье матери и заботились о том, чтобы ей было тепло. Александра Владимировна, в свою очередь, чувствовала себя одинокой и старой, ей было тяжело справляться с работой и с повседневной жизнью в суровых условиях послевоенного времени. Александра Владимировна, жившая у хозяев за 200 рублей в месяц, чувствовала себя одинокой и не понимаемой. Хозяева жалели ее нищету, но не делились с ней своими мыслями о войне. Она волновалась за дочерей и внучку. Ей было тяжело переживать потери и неприятности в жизни своих родных. Александра Владимировна отличалась от своих хозяев своей чувствительностью и состраданием. Как-то раз её навестил Каримов, расспросил о жизни, поддержал.

И она решила отправиться в Сталинград.

Часть 3. Главы 32, 33, 34

Из-за нехватки бензина Ленард опоздал на встречу с Хальбом, вынужденный ждать штабную машину. По пути в город он стал свидетелем последствий войны: раненые солдаты, группа людей, готовящих еду из убитой лошади. Закатное солнце осветило разрушенные дома и окровавленную лошадь, создавая мрачный и трагичный пейзаж. Ленард понял, что мечта о победе угасает, и осознал, насколько бессильна была мощь Гитлера перед суровой реальностью.

В штабе Паулюса, разместившемся в подвале разрушенного универмага, все продолжалось как обычно, но окружение неизбежно вносило свои коррективы. Продукты стали редкостью, линии связи перестраивались, и в воздухе витал страх. Непобедимый образ Гитлера пошатнулся, и немецкие офицеры начали сомневаться в его политике. В глубине души немцев просыпалась человечность, отбрасывая бесчеловечность пропаганды. Этот процесс был медленный и незаметный, но его можно было ощутить в страданиях и в ожидании гибели.

Придя в штаб 6-й армии, Ленард испытывал одновременно любовь и печаль: он чувствовал себя близким к своим товарищам по оружию, но в то же время осознавал, что они все оказались в безвыходном положении. Хальб рассказал ему о запросе Гитлера о возможном переходе окруженных войск под контроль русских. Ленард заговорил о солдате Баха, и о его странном влиянии на роту, показывая, как окружение изменило сознание солдат. Иначе они стали относиться к партии. Но восставать солдаты точно не станут.

Часть 3. Главы 35, 36, 37, 38

Вечером, когда выпал снег, Бах обходил укрепления переднего края. Он заметил русский окоп, из которого доносились гармошка и пение. Внезапно раздался взрыв, а потом немцы заметили, что русские медленно, но уверенно двигали свой окоп в сторону немецких позиций. Бах услышал о товарообмене между Петенкофером и русским солдатом, но вскоре узнал о гибели Петенкофера.

Бах ответил Айзенаугу, что торговля между немцами и русскими была всегда. Айзенауг, измученный войной и страхом, не воспринимал шутки. Бах задумался о своем прошлом и о том, что он поступил неправильно, предав свои принципы и поддавшись безумию войны. Он задумался о том, что произошло с ним, и о том, что он теперь часть тьмы.

В теплом ротном блиндаже солдаты вели неспешные разговоры о прошлом, о еде и о том, как им не хватает родных. Внезапное появление командира дивизии, отдавшего приказ «Смирно!», напомнило им о военной дисциплине и о тяжести их ситуации. Генерал-лейтенант передал своим солдатам подарки и поздравления с наступающим Сочельником. В пакетиках были карликовые ели. Их запах всех свёл с ума. Они стали петь песенку про зелёные иголочки на немецком языке. 

И вдруг ударили разрывы крупнокалиберных советских снарядов. Никто не обратил на это внимание.

Война и голод изменили Штумпфе, раньше бывшего образцом солдата. Он постоянно искал еду, и Бах замечал его внимательное, напряженное лицо. Однажды Бах увидел Штумпфе, копающегося в развалинах на пустыре, и встретил там же старую женщину. Их встреча была краткой, но запомнилась Баху. Снег покрыл все вокруг, и казалось, что время медленно стирает следы войны.

Часть 3. Глава 39

Бах нашел утешение в отношениях с Зиной, русской женщиной, в подвале, где они оба скрывались от войны. Он не думал о ее прошлом и не заботился о ней, когда не был с ней. Однако в один момент он понял, что их отношения не такие простые, как могло показаться. Он вспомнил о своей прежней жизни и понял, что она не имеет значения по сравнению с той любовью, которую он ощутил к Зине. 

Она не понимала его слов, но чувствовала его отчаяние и страдание. Ее отношения с ним стали глубокими и сильными, но вместе с тем и пугающими. Она боялась оказаться захваченной этой силой, но ее сердце не хотело слушать предупреждения рассудка.

Часть 3. Главы 40, 41, 42

Евгения Николаевна узнала о том, что Крымов находится во внутренней тюрьме, от людей, стоявших в очереди к тюремным камерам. Она посетила его квартиру и узнала, что военные забрали оттуда документы и книги. Евгения не писала Новикову из Москвы, потому что была в смятении. Она чувствовала жалость к Крымову, любовь к Новикову, раскаяние и страх. Ей казалось невозможным жить с Новиковым, потому что его мир был ей чужд. И всё же её влекло к нему. При этом она решила ехать за Крымовым куда угодно. Даже если он её не простит. А Новиков найдёт в себе силы на прощение.

Близилось её возвращение к Куйбышев, так как отпуск подходил к концу, да и в Москву она уехала без разрешения. Она часто разговаривала с Надей. Девочка ей много поведала о своей личной жизни, Ломове и компании – даже Людмила столько не знала.

Андрей Ломов, острый на язык и скептичный к устоявшимся идеям, повлиял на Надю. Она стала отрицательно относиться к классикам литературы и говорить, что верить глупо. Евгения Николаевна спросила Надю, откуда у нее такая философия, и Надя ответила, что скоро ее друг уйдет на фронт и все закончится. Евгения Николаевна вспомнила о своей жизни в Сталинграде и о том, как была влюблена Вера в своего лейтенанта. Она поняла, что война не избирательна и ей все равно, кто был и во что верил. Надя показала Евгении Николаевне песню о лагерной жизни.

Штрум стал нервным, боялся ареста. Появилось в нём и новое чувство: презрение к осторожности. С Людмилой теперь не здоровались друзья. 

После отъезда Жени в доме стало совсем скучно. Домашняя рутина стала угнетать Виктора. Он скучал по работе в лаборатории. Людмила Николаевна узнала от Стойниковой о заседании ученого совета, где обсуждали работу Штрума. Соколов не выступил, ссылаясь на сердечный приступ. На совете Штрума жестко критиковали, не упоминая о его научных заслугах. Штрума поразило, что Пименов, не будучи связанным с институтом, выступил в его защиту. Людмила Николаевна отметила, что Соколов не выступал на совете, и Штрум ничего не ответил. Хоть Виктор и был известен своим непростым характером, он не злился на выступающих. Он думал только о том, где теперь работать: абы куда доктора наук не возьмут, да ещё и политическая запачканность… Людмила обещала найти любую работу – голодным никого не оставит.

Виктор стал относиться к дочери добрее и по-взрослому, а она перестала проявлять дурной характер. Людмила Николаевна встретила управдома, который просил Штрума зайти в домоуправление утром. Они стали ломать голову, с чем это связано. Штрум забеспокоился, что его могут арестовать из-за его слов на симпозиумах. Он вспоминал свои разговоры с Шишаковым и Ковченко, а также свои споры в институте. Он боялся за свою судьбу, потому что вспомнил об аресте Крымова, который был жестким коммунистом, но и того посадили.

Вечером раздался звонок… Штруму позвонил сам Сталин, стал хвалить за работу, за открытие, интересовался, всего ли хватает, есть ли достаточное количество зарубежной литературы по нужным направлениям.

«Невероятное свершилось! Мощь произошедшего была огромна»

Штрум не был первым, кому позвонил Сталин, но всё же в голове не укладывалось. Теперь всё должно измениться, должно стать лучше. И всё равно в душе Штрума была нотка грусти. Ночью ему позвонила Марья Ивановна и сказала, что рассказала мужу о её любви к нему – поэтому Соколов и запретил им видеться. Людмила ничего не знала.

Часть 3. Главы 43, 44

Крымов был отправлен на допрос к следователю. Он отвечал на вопросы спокойно, но чувствовал напряжение, связанное с его прошлым. Следователь спросил о знакомстве Крымова с Фрицем Гаккеном и вспомнил о Муське Гринберг, бывшей любовницей Крымова. Крымов понял, что следователь знает многое о нем. Он пытался убедить следователя в своей невиновности, но тот обвинил его в шпионаже и измене, показывая документ с подписью Крымова. Крымов чувствовал себя слабым и не мог поверить в то, что происходит. Он отказался давать ложные показания, но его продолжали допрашивать. Капитан, который вел допрос, оскорблял Крымова, а тот отказывался признавать себя шпионом.

Крымов лежал в камере и думал о своей жене – Евгении Николаевне. Он понимал, что она ему дороже всего на свете, но в то же время у него были сомнения в ее верности. Он написал ей письмо, в котором обвинил ее в бегстве от него. Во сне ему приснилось, что она донесла на него. Он вспомнил разговор с председателем Реввоенсовета Республики, который сказал о его словах: «Мраморно». Он понял, что Евгения Николаевна могла рассказать об этом разговоре следователю. Крымов решил признать свою вину, но только при условии, что следователь подтвердит, что это именно Женя донесла. Немного подумав, он догадался, что ошибся.

Часть 3. Глава 45

Паулюс не спал ночью, ожидая приказа о прорыве окружения. Он понимал, что продолжать войну в Сталинграде невозможно. Он видел, что все условия для успеха отсутствуют. Он обратился к Гитлеру с просьбой о прорыве, но тот отказал. Гитлер не хотел признавать поражение и считал Сталинград крепостью. Паулюс снова передал радиограмму о шансах на прорыв, но Гитлер был в ярости. Он осознавал все риски неповиновения, помня о том, как Гитлер снял с фельдмаршала Рундштедта рыцарский крест.

Кейтель и Иодль обожествляли фюрера. Сам Гитлер присвоил Паулюсу звание фельдмаршала, Рыцарский крест с дубовыми листьями. Но Паулюс понял, что это явно посмертно – фюрер стал с ним общаться как с мертвецом. И стал бояться лидера.

Часть 3. Глава 46

Сталинград войны, город с новой планировкой, правилами, и жизнью, стал мировым городом эпохи войны. Но после капитуляции немецкой армии и отхода войск он перестал быть мировым центром конфликта. Сталинград вернулся к жизни как город труда и быта, с заводами, школами и театрами.

Ночное небо над Сталинградом озарилось разноцветными огнями, возвещая о капитуляции немецкой армии. В город потянулись люди из Заволжья, неся с собой провизию и печальное настроение. Утро 2 февраля 43-го встретило Сталинград туманом, но город казался мёртвым, хотя улицы были заполнены шумом и движением людей. 

Часть 3. Глава 47

Немецкий солдат, не знавший о капитуляции, выстрелил в русского сержанта. Полковник Филимонов, наблюдавший за сдачей пленных, был в ярости. Он обвинил улыбающегося немецкого солдата Шмидта в том, что тот насмехается над пострадавшим. 

Шмидт не понимал, почему его улыбка вызвала гнев полковника, и упал, когда прозвучал выстрел. Полковник Филимонов, потрясенный случившимся, приказал отвести на сборный пункт молодого немецкого офицера Ленарда, чтобы он не погиб. Так и закончился судный день.

Часть 3. Главы 48, 49

Подполковник Михайлов сопровождал пленного фельдмаршала Паулюса в штаб 64-й армии. Паулюс выглядел спокойным и не уделял внимания советским офицерам. Немецкие генералы в опросе жаловались на проблемы с продовольствием и боялись за свое имущество. Михайлов отметил необычное поведение генералов и удивился тому, как немецкие и советские солдаты встречаются вместе. Покорно, с опущенными глазами, шли немецкие солдаты, сдавшиеся в плен. Среди них были раненые и замерзшие, все выглядели подавленными и несчастными. Рядом с ними лежали их погибшие товарищи, а салют в честь убитого красноармейца звучал над ними. Румынские солдаты, смеясь, проходили мимо пленных. Среди сдавшихся были маленькие, неказистые люди, в отличие от тех, кого русские запомнили в 1941 году. Время от времени из бункеров раздавались выстрелы, все понимали их значение. 

Михайлов и водитель наблюдали за Паулюсом, который молча смотрел в сторону. 

Из подвалов выносили трупы советских людей. Немецкие военнопленные, одетые в разнообразную одежду, выглядели безразличными, кроме одного офицера, который выражал свою муку, покрыв лицо платком. Женщины, стоявшие у входа в подвал, наблюдали за ними, особенно за офицером, и их взгляды вызывали у немцев неприятные чувства. Немцев вели к тем же подвалам. 

Часть 3. Главы 50, 51, 52

Новиков столкнулся с серьезными проблемами, грозящими его танковому корпусу. Опасения о безопасности передовых частей, нехватка авиационного прикрытия и отставание тылов создавали критическую ситуацию. Заместитель командующего отказывался решать проблему, а соседние корпуса действовали самостоятельно, не желая поддерживать Новикова. В то же время, Новикова мучила жажда славы и стремление первым войти в Украину, но он также чувствовал необычную сплоченность с Гетмановым и Неудобновым, хотя и не мог отбросить сомнения.

Новиков тосковал по Евгении Николаевне. Он не мог выкинуть ее из головы, вспоминая разные моменты их жизни вместе. Его беспокоило ее прошлое и неопределенность их будущего. Он боялся, что она не примет его решение отдать майора под трибунал. Когда он думал о ней, его охватывала ревность и страх остаться одиноким. Он с нетерпением ждал ее приезда, и ему не терпелось увидеть ее. Он любил ее очень сильно и хотел, чтобы она была рядом с ним.

Новиков вернулся в штаб и получил из рук Гетманова письмо – его прислала Женя. Прочесть не успел – пришёл Неудобнов. Новиков пожаловался на усталость танкистов и командиров бригад. Гетманов сообщил, что получил обещание от командующего о сохранении авиации для корпуса. Неудобнов сказал, что тылы скоро подтянутся. Гетманов предложил продолжить движение, но Новиков хотел дать танкистам отдохнуть. Гетманов стал возмущаться, начался спор между ним и Гетмановым. 

В другой комнате Новиков прочёл письмо. Женя написала, что не может отказаться от прошлой жизни, она должна быть с Крымовым, извинялась и за всё благодарила Петра Петровича. Ему стало больно, казалось, что он сейчас упадёт замертво. Боль перетекла в бешенство. Потом пришла беспомощность. Женечка его погубила. Он разорвал все имеющиеся у него её фотографии, письма. Потом засомневался, выпил. И поехал в танковые бригады. А там и пришёл приказ – продолжить наступление.

Прошло три недели. Танковый корпус Новикова отправили на переформирование и ремонт. Новикова неожиданно вызвали в Москву, и его будущее в корпусе оказалось под вопросом. Командование корпусом временно перешло к Неудобнову, а Гетманова перевели на новую должность в Донбассе. В штабах фронта и бронетанковых сил ходили слухи о причинах вызова Новикова. Некоторые считали это незначительным событием, другие говорили о возможных ошибках в командовании. Секретарь Военного совета узнал, что Гетманов написал в высшие инстанции письмо в защиту Новикова. Самое удивительное, что Новиков впервые за долгое время спокойно проспал ночь после получения приказа об отзыве в Москву.

Часть 3. Главы 53, 54, 55, 56

Штрум ехал на поезде, вспоминая о своем доме и о том, как все изменилось за последнее время. Он удивился, как быстро забылись все неприятности, и как теперь все хотели ему помочь; слышал он много хороших слов о своей работе. Коллеги стали дружелюбнее, вновь шутили, Алексей Алексеевич добрее.

Штрума назначили главой нового научного института. Его жизнь перевернулась с ног на голову: он стал путешествовать на специальном самолете, получил личную машину, и люди, которые раньше его избегали, теперь с удовольствием ему помогали (мнение Штрума к ним тоже поменялось в противоположную сторону). Все происходило невероятно быстро и легко. Штрум был поражен, как быстро решались все его проблемы и как ценятся его работы. Он понимал, что все это стало возможным благодаря звонку Сталина, но он также чувствовал свободу и радость от того, что может заниматься любимой наукой. «Я победил!»

Ландесмана перевели в лабораторию Штрума, как он и хотел. За пару дней Вайспапир вернули в Москву. Лошакову восстановили на работе и пообещали оплатить все эти дни.

Соколов ушел из лаборатории Штрума и стал заведующим новой лабораторией. Штрум не испытывал к нему никаких негативных чувств, но не мог забыть о своих чувствах к жене Соколова. Людмила и Марья Ивановна примирились после недоразумений. Штрум редко видел Марью Ивановну и узнавал о ней от своей жены. Соколов получил премию и выдвинут в члены-корреспонденты Академии. Штрум тосковал, но не мог ничего сделать, потому что Марья Ивановна рассказала мужу о своих чувствах к его другу. Отношения между друзьями были необратимо разрушены.

Временами Виктор подумывал бросить Людмилу и разрушить жизнь Петра Лаврентьевича, женившись на Марье, но что-то ему мешало. Летний роман с Ниной, хоть они и не только гуляли по парку, Штруму изменой не казался тогда, а теперь просто любовь – да. И стал вспоминать всё плохое, что было в семейной жизни с Людмилой. Людмила же, заметив, что Штрум всегда готов слушать о Марье (и даже если опаздывает), начала догадываться. Её лицо теперь выражало беспомощность, глаза были мокрыми, а губы дрожали.

На работе Шишаков попросил Виктора, как одного из важнейших учёных страны, подписать письмо для англичан и американцев, в котором опровергается их статья в «Нью-Йорк Таймс» и написана правда – с идеологической точки зрения. Штруму было тошно подписывать это подлое письмо. Но он подписал.

Чуть позже ему позвонила из телефонной будки Марья Ивановна и назначила встречу на 8 вечера завтра. И сказала, что знает о подписанном письме. Виктор сразу же понял, что он наделал – потерял внутреннюю свободу, совершил подлость, страшный грех! Как теперь смотреть в глаза Марье?

Часть 3. Главы 57, 58 

Вечера на хуторе близ Лубянки.

Крымов лежал на койке после допросов, размышляя о произошедшем. Он больше не удивлялся признаниям революционеров, которые теперь казались ему жертвами нового времени. Он понял, как раскалывают человека, делая его бессильным и покорным; чувствовал беспомощность и отчаяние, но уже не интересовался тем, кто его выдал. 

Иногда Крымов говорил с Каценеленбогеном – тот рассказывал ему обо всём, в первую очередь о жизни (своей и не только) и лагерях, которые пытаются успевать за прогрессом. Каценеленбоген, говоря как пророк, предсказывал слияние лагерной системы с «запроволочной» жизнью, где разум будет господствовать над личной свободой. Он считал, что в лагере можно развивать науку и что в будущем лагеря исчезнут, породив демократию и личную свободу. Крымов считал его мысли безумными и полагал, что органы безопасности не являются божеством. Каценеленбоген, верующий старик, считал их могущественными. Он пожаловался на Дрелинга, который ему не нравился.

Крымов услышал новость о победе под Сталинградом. Он хотел вмешаться в разговор людей около него, но врач удержал его. Крымов отказался подписывать документы, но следователь убеждал его, что он подпишет. После допроса ему принесли передачу от жены. Крымов плакал от счастья.

Часть 3. Главы 59, 60, 61, 62 

Спиридонова перевели на работу на Урал после событий на СталГРЭС. Ему вынесли строгий выговор за уход с работы в тяжелые дни войны. Спиридонов считал это решение несправедливым, но боялся обжаловать его. Он подозревал, что суровость Пряхина связана с его родственными отношениями с Крымовым. Пряхину было известно о том, что теща Крымова живет со Спиридоновым и что жена Крымова переписывается с матерью и отправила ей копию своего заявления Сталину. 

В квартире Спиридоновых было холодно и сыро. Комнаты были разрушены, и семья жила в плохих условиях. Степан Федорович не хотел затевать ремонт, как будто и Вере, и Александре Владимировне не хотелось восстанавливать квартиру, напоминающую о прошлом. В комнате Андреева поселилась его невестка Наталья, которая поссорилась с сестрой жены Андреева. Александра Владимировна заболела и не могла поехать в город, чтобы посмотреть на свой разрушенный дом. Она пыталась помогать Вере, но ее состояние ухудшалось. Болел и маленький Митя – из-за голода. Сама Вера постоянно была на ногах и сильно уставала. Наталья ей помогала как могла, делала минимальный ремонт, стирала и выносила мусор, хранившийся в подъезде. Подружилась она и с Александрой Владимировной.

Андреев вернулся из Тракторозаводского поселка и поделился своими наблюдениями о разрушенном Сталинграде. Александра Владимировна надеялась, что он принесет новости о ее внуке, но он рассказал о тяжелой жизни рабочих на заводе. Андреев решил вернуться домой, хотя у него не было жилья – разве что найденное место в подвале общежития. Александра Владимировна мечтала поехать в город, чтобы увидеть свой разрушенный нынче дом, в котором она жила до войны, но ее расстроил трагичный рассказ Андреева.

Степан Федорович вернулся из города и рассказал о решении обкома. Ему вынесли окончательный строгий выговор и перевели на работу на Урал, посчитав дезертиром (это сильно ранило, стал выпивать). Спиридонов не был весел и даже плакал, называя Александру Владимировну мамой впервые в жизни. Александра Владимировна решила сопровождать Степана Федоровича и Веру в Куйбышев и пожить некоторое время у Евгении Николаевны.

Александра Владимировна не знала, что ждет ее и ее близких. Она беспокоилась о судьбе своих родных, чья жизнь была полна сомнений и неизвестности. Она думала о тех, кто погиб, и помнила их улыбки и грустные глаза.

«Великая победа! Дорого она людям обошлась»

Часть 3. Глава 63 

В избе, где жила старуха, ночевали раненый военный и его жена. Старуха не могла уснуть из-за их шепота и случайно услышала их разговор. Военный жаловался на то, что его повысили в чине, хотя он чувствовал себя обманщиком. Старуха была одинока, её расстроил приезд мужа постоялицы, поскольку в своё время натерпелась от своего мужа – скандального и пьющего. Она не любила постоялицу, которую считала пустой и несамостоятельной, а их дочь – малахольной.

В предрассветные часы, постоялица и ее муж отправились в соседний поселок за хлебом. Снег еще не сошел, и солнце ярко освещало заснеженный ландшафт. Войдя в лес, они очутились в тишине и покое. На ветке ели сидели два снегиря, их красные груди казались яркими цветами на фоне белого снега. В тишине леса была память о прошедшем годе, о всех радостях и печалях, которые он нес. Но холодный воздух уже веял весной. Скоро дом оживет и заполнится жизнью. Они стояли молча, держа кошелки для хлеба, погруженные в свои мысли.

Автор:

Ключевые слова: краткий пересказ, в сокращении, по главам, Жизнь и судьба, Василий Гроссман

Описание работы: Краткое содержание романа Василия Грассмана «Жизнь и судьба» по главам (с цитатами): точно и коротко об основных событиях из книги

Автор: Анастасия Александрова